Люди Ковра (пер. О.Колесников)

– О, да; это человечки, которые помнят вещи… о… Честно говоря, – сказал смущенный Писмайр, – я думал, что это всего лишь сказка, я думал, что танорги – это чудовища.

– Это только сказка. Но это не означает, что в сказке нет правды. Правила не имеют отношения ко мне. Это всего лишь правила. Всего лишь обычаи. Правила не должны иметь отношения… к… не всегда. Я не интересуюсь городами, – не особенно интересуюсь, но гибель и разрушение Ковра… Эта ковка бронзы и то, что топчут пыль…

Она покачала головой.

– Нет, этого быть не должно. Завтра вы отправитесь в Уэйр до того, как моулы покинут Джеопард. Там будет битва. Вы должны ее выиграть. Я не скажу вам, как. Но вы должны одержать победу. Вы должны – выиграть битву. А пока можете заночевать здесь. Не бойтесь. В мой дом не придет неожиданность.

– Нет, – сказал Бейн. – Мне необходимо знать. Почему ты нам помогаешь? Человечки помнят все, что когда-либо случалось и все то, что случится. И никогда об этом не рассказывают. Чем ты отличаешься от других?

Кьюлейна склонила голову набок.

– Ты слышала меня? – спросил Бейн.

– Да. Я вспоминала, что сказала тебе. Да. Теперь я помню. Видишь ли, тут так много всего… так много…

Она встала и немного отошла от них. Потом обернулась.

– Писмайр должен это знать, – сказала она. – Иногда… очень редко, так же редко, как встречаются такие снарги-альбиносы, как этот, рождается человечек, который так же отличается от других человечков, как человечки отличаются от вас. Понимаете, мы помним… все.

– Но ведь все человечки такие, – сказал Бейн.

– Нет, – возразила Кьюлейна. – Они помнят только то, что случается. А мы помним то, что могло бы случиться. Я помню, что случится, если вы не выиграете битвы. Я знаю все возможности и вероятности. На каждое событие, которое происходит, приходится миллион таких, которые не происходят, и я проживаю все эти вероятности, я живу во всех этих обстоятельствах непроизошедших событий. Я помню, как вы одержали победу, я помню, как вы потерпели поражение. Я помню победителей-моулов, я помню и как победили и торжествовали вы. Для меня реальность и то, и другое. Для меня это все уже как бы случилось. Мои братья и сестры человечки помнят нить истории. Но я помню все возможные нити, которые не сплелись в историю. Что касается меня, то для меня реальны все возможности. И я живу во всех этих реальностях.

– Но почему? – спросил Бейн.

– Ну, кто-то должен так жить, а иначе все это могло бы никогда не случиться. – Она отступила в тень.

Они услышали ее голос. Казалось, он доносился к ним откуда-то издалека. – Ничего не должно случиться. История – это не то, что вы проживаете. Это то, что вы делаете сами. Личность принимает решение. В должное время. И ничто нельзя считать слишком ничтожным, чтобы пренебречь им, потому что это может изменить историю. Изменить можно все.

Ее голос стал затухать. Через некоторое время Бейн поднялся на ноги, чувствуя себя страшно неуклюжим, и начал вглядываться в полумрак.

– Она исчезла.

– Интересно, а может ли она находиться полностью в одном месте? – сказал Писмайр. – Что нам теперь делать?

– Я собираюсь спать, – сказал Гларк. – Не знаю, как у вас, но у меня был хлопотный день.

Несколько раз Бейн просыпался, и ему чудилось, что в шуме ветра он слышит грохот и крики, но, когда он начинал прислушиваться, звуки, казалось, исчезали.

Писмайр видел сон. Он видел, как ворсинки сгибаются и кланяются под порывами сильного ветра, он видел сверканье десятков тысяч глаз, зеленых, красных и белых, и фигуру Кьюлейны, ее волосы, развевавшиеся на ветру, видел ее ступающей в темноте, населенной шумами, живущей повсюду, где это только возможно.

Гларк видел во сне стройные тела, быстро снующие в подлеске. От их движения Ковер, казалось, оживал. Это походило на всплеск в чаше; рябь бежала к ее краям и становилась тем сильнее, чем быстрее они бежали. Глубоко в подземных пещерах пробуждались спящие творения природы и начинали выть. Он увидел Трюмо, позади Полированной Низины, огромный серебряный купол. Он видел блеск, когда человечки добывали в Полированной Низине свой лак, пламя выплескивалось из горнила.

В своем сне он шел сквозь ночные ворсинки, как дух, пока не приблизился к Нескончаемой Глади. Внезапно Ковер обрывался и за его краем простиралась и бежала бесконечная Плоскость. Он искал ворсинки, но их не было, лишь плоское пространство без конца и края и шарики пыли катились под отчаянным ветром. А у последней ворсинки стояла Кьюлейна, ее одежда развевалась и хлопала под порывами ветра.

Внезапно Гларк сел.

Наступило утро. Все было освещено неровным желтым светом, и в таком освещении ворсинки сверкали, как бронза. Брокандо все еще спал. Остальные тихонько разговаривали.

Одного взгляда было достаточно.

– Это не совсем сны, – говорил Писмайр. – То, что мы видели, не было в полном смысле снами. Она проживает все жизни одновременно, а мы воспринимали их отголоски, как эхо…

– Я видел, как Кьюлейна шла по Ковру, – начал Гларк. – И, я думаю, я и Снибрила тоже видел.

– А я видел Страну Очага и огонь до небес, – сказал Писмайр.