Люди легенд

Поэтому Жора ничуть не удивился и не обеспокоился, завидев впереди на заснеженной дороге, залитой неверным светом луны, мутным пятном пробивавшейся сквозь облака, черный пунктир растянувшегося обоза.

— Наши возвращаются, — негромко сказал Жора. — Быстро обернулись. Давай, пристраивайся!

Разведчик, выполнявший обязанности ездового, подхлестнул лошадей, и партизаны из бокового проселка, выходившего на большак, въехали прямо в центр колонны. Жора хотел было соскочить и бежать вперед, чтобы расспросить о подробностях операции, как вдруг его тонкий слух уловил незнакомое слово. Жора прислушался и похолодел. Сомнений не было: разведчики двигались в немецкой колонне.

«Что делать? Бросить сани и бежать? Разве уйдешь по глубоким сугробам! Драться? Перебьют, как кутят!.. — лихорадочно размышлял Жора. — Да ведь и дело-то не только в нас самих, а в роте! Если не предупредить, она непременно напорется в Ивановке!» Все это проскочило в Жорином мозгу в одно мгновение.

— Сворачивай на обочину, — прошептал Жора. — Не видишь — супонь развязалась… Да тихо ты! Немцы!

Разведчики, понимавшие своего командира с полуслова, ни о чем не расспрашивали. Они съехали на обочину и принялись «чинить» упряжь. В санях остался один Жора: он прикрылся полостью из домотканого рядна и держал палец на спусковом крючке своего знаменитого «дегтяря».

Партизан то и дело обгоняли подводы с немцами. Многие фашисты плохо переносили мороз и укутались по самые глаза в одеяла. Некоторые время от времени соскакивали на дорогу и, чтобы согреться, вприпрыжку бежали рядом, скрипя сапогами на уезженном снегу. И сзади и спереди раздавалась немецкая речь, вспыхивали огоньки сигарет, всхрапывали, дышали дымным паром кони…

Палец на спуске пулемета закоченел, но Жора не замечал этого. В любую минуту мог раздаться страшный, столько раз уже слышанный оклик: «Рус, партизан! Хальт!». И тогда… Тогда останется одно — драться до последнего.

Хорошо еще, что в немецком батальоне (как выяснилось позже, по большаку двигался именно батальон) были и местные украинские дядьки, насильно мобилизованные в окрестных селах вместе с санями. Может быть, поэтому, а может, и потому, что гитлеровцы совсем закоченели в своих кургузых, подбитых ветром шинелишках, одинокие сани, стоявшие на обочине, не привлекли ничьего внимания.

«Да когда же он кончится, этот чертов обоз?! — стиснув зубы, думал Жора. — Вся гитлеровская армия сюда двинулась, что ли?!»

Наконец мимо партизан проехала последняя подвода. Шум колонны начал удаляться и вскоре затих.

— А ну, давай, разворачивайся! — хриплым шепотом скомандовал Жора. — Да будьте наготове: может, кто из них отстал!

Он не ошибся: и десяти минут не прошло, как впереди послышался конский топот и скрип полозьев.

Партизаны снова съехали на обочину. Присмотрелись: впереди замаячило расплывчатое темное пятно. Приближаясь, оно делалось все темнее и вскоре превратилось в сани, запряженные парой лошадей.

Как только встречные поравнялись с разведчиками, Жора схватил ближнюю лошадь за повод и сильно рванул на себя. Два немца, сидевшие в санях, по самые маковки закутанные в одеяла, не успели и двинуться, как им (не без помощи дядьки–ездового) заткнули рты и скрутили руки.

— Вот так! — удовлетворенно сказал Жора, отирая вспотевший лоб. — И ездить далеко не пришлось, и задание выполнили!.. А теперь жмем!..

Но, пожалуй, самую громкую славу Жора Артозеев стяжал себе в бою на «фашистском проспекте»…

Случилось это в тех же Елинских лесах в феврале сорок второго. Жора только что вернулся из дальней разведки и, завалившись в землянке на нары, спал богатырским сном. Связной штаба, услышав его могучее дыхание, от которого парусом раздувалась смоляная борода, приготовился к сложной операции побудки. Но, к его удивлению, едва он притронулся к Жориному плечу — тот мигом сел на нарах и, поставив пулемет, с которым спал в обнимку, прикладом на колено, спросил бодрым, без всяких признаков сна голосом :

— Ну? Что там стряслось?

— Фашисты прорываются по просеке! — одним духом выпалил связной. — Давай на заставу!..

Артозеев неторопливо толкнул в бок своего друга Ивана Кудинова, который числился у него вторым номером пулемета.

— Бери, Ваня, побольше дисков! — сказал он. — Сейчас мы посолим Гитлеру плешь!

На просеке, рассекавшей лес надвое, творилось нечто невообразимое. Подразделение врага (человек сто пятьдесят на шестидесяти санях) пыталось прорваться через лес на подмогу своему гарнизону, осажденному партизанами в одном из сел. Встреченные огнем партизанской заставы, гитлеровцы остановились, начали развертываться. Рвались мины и гранаты. Бились, путая постромки, раненые кони…

Когда Артозеев и Кудинов прибежали к месту боя, гитлеровцы уже успели прийти в себя и сообразить, что против них действует крохотная группа в полтора десятка человек. Может быть, им было известно, что главные партизанские силы дерутся в селе и что подкрепление подойдет не скоро.