Люди легенд

— Добро, — сказал комбриг. — Поступаете в личное распоряжение моего заместителя Ивана Федоровича, — и, показав в мою сторону, добавил: — Будете охранять одного очень и очень важного немца.

— Знаю, товарищ комбриг! Из-за этого вашего немца я и не был послан на другое задание.

Эту последнюю фразу он промолвил тише, с явным сожалением.

Речь шла об офицере отдела связи штаба ВВС центральной группировки гитлеровских войск Курте Вернере. За месяц до прибытия Галушкина и за два до начала битвы на Курской дуге его вывели из Колодищи минские подпольщики Марина Молокович, Александра Старикович и Мария Осипова. А к нам на Палик привела его из-под Минска наша разведчица Галя Финская с группой боевого прикрытия.

На первом же допросе Курт Вернер сообщил нам о готовящемся летнем наступлении гитлеровской армии, и прежде всего о строго засекреченной подготовке к генеральному удару по войскам Красной Армии на Орловско–Курском направлении. Наступление планировалось на 4 июля 1943 года.

Получив это, Москва обязала нас подыскать подходящую площадку для приема транспортного самолета, посылаемого за Куртом.

Но как раз в это время гитлеровское командование бросило против нашей Борисовско–Бегомльской партизанской зоны многотысячную армию. Наши отряды вынуждены были вести тяжелые бои, отходить, маневрировать. Тут уж было не до площадки: мы не могли шагу ступить из болота! Как же сохранить Вернера? Выдержит ли он все трудности болотной жизни, голод, непривычное напряжение нервов? К тому же было ясно, что немецкая разведка знает, где находится Курт Вернер и непременно попытается заслать к нам террористов с задачей выкрасть или на худой конец убить его, чтобы не выдавал секретов гитлеровской Ставки…

Это тревожило не только нас, но и наш центр в Москве. Там знали, что два наших отряда и множество диверсионных и разведывательных групп отрезаны наступавшими карателями и что силы наши значительно ослабли. Поэтому решили сбросить нам на помощь два отряда автоматчиков. Первый в составе 25 человек под командованием старшего лейтенанта пограничника Гриши Озмителя спрыгнул к нам 29 мая. Второй, галушкйнский, — 10 июня.

Десять дней, отбиваясь от наседавших гитлеровцев, мы отходили на север, к Домжерицким болотам. В пути теплыми летними ночами мы часто шагали рядом с Борисом Галушкиным, отдыхали вместе, и он постепенно рассказал мне о себе.

Война застала двадцатидвухлетнего Бориса студентом 4–го курса и заместителем секретаря комитета ВЛКСМ института физкультуры в Москве. В первые же дни нападения на нашу страну немецко–фашистских полчищ Галушкин обратился в ЦК ВЛКСМ с просьбой отправить его на фронт. Вскоре он с группой таких же комсомольцев-добровольцев прибыл под Ленинград, во 2–ю Ленинградскую ополченскую дивизию, в которой стал командиром взвода. В одну из боевых операций, под станцией Веймар, Галушкина тяжело ранили, и он попал в один из ленинградских госпиталей.

Но Борис не принадлежал к тем, кто мог долго залеживаться. Он рвался на передовую, но врачи были неумолимы: пока раны как следует не заживут, никакого фронта. Тогда Борис добыл у сестры–хозяйки обманным путем гимнастерку, брюки, сапоги и тайно бежал из госпиталя. Бежал прямиком в свою часть. В ту ночь, когда он явился в штаб части, в наш тыл просочилась эсэсовская рота.

— А, Лаврентия! — обрадовался его появлению комиссар полка Никифоров. — Отдохнул? Ты кстати вернулся! Бери-ка свой взвод и чеши вслед за фашистами. Надо во что бы то ни стало нагнать их и уничтожить!

И Борис во главе своего взвода, обрадовавшегося возвращению любимого командира, помчался в погоню. Всю ночь брели бойцы по болоту, часто по пояс в студеной воде и только на рассвете настигли эсэсовцев. В коротком ожесточенном бою враг был уничтожен. За героизм, проявленный в этой операции, всех солдат взвода наградили орденами и медалями. Их командир Борис Галушкин был удостоен ордена Красного Знамени.

Но погоня по болоту, долгая холодная ванна, старая рана не прошли даром. Борис заболел тяжелой формой туберкулеза. И был уволен из рядов армии по чистой.

Грустным вернулся он в Москву, на улицу Казакова, в родной институт. Но никого из друзей–студентов не застал: кое-кто эвакуировался, а большинство ушло на фронт. Бесцельно бродил он по улицам, никого и ничего не замечая. И вдруг его дернули за рукав.

— Борька, друг, ты что, не слышишь?

Борис оглянулся. Перед ним стояли его друзья–однокашники — Паша Маркин, Борис Бутенко и преподаватель института Алексей Захарович Катулин, все — в военной форме, подтянутые, сильные, радостные. Все они служили в ОМСБОНе[1]. Со дня на день ожидали отправки в тыл противника на выполнение спецзаданий.

Разговорились. Борис сбивчиво, неохотно рассказал о пережитом.

— Может, взять его с собой? — спросил товарищей Маркин. — Не пропадать же человеку!

— Ребятки, милые, выручите! — загорелся Борис. — Уговорите начальство принять меня!

И Борис с помощью своих друзей стал бороться за право воевать. Вначале, когда он обратился к командиру 1–го полка ОМСБОН Гридневу, тот и слушать не захотел.