Люди, Лодки, Море Александра Покровского

А я шутил. Смешил ее. Она любила смеяться.

***

Сам не ожидал, что Герштейн для меня много значила.

Она была человек огромный, рядом с ней все маленькое — очки и две лупы нужно, чтоб увидеть. Ее как-то исключили из списков Союза писателей. Думали, что так долго не живут.

Ещё о ее мемуарах. Лилипутам интересны лилипутские новости. А что умер Гулливер… "Не кажется ли вам, что от этой горы, в последнее время, сильно воняет?" Если б не наше издательство, мир бы не увидел ее "Мемуаров". Так что, "мы — молодцы, а они — подлецы".

Привезу я тебе обе книги в подарок. Ее литературоведение читается как детектив. Я ее "Память писателя" два раза подряд прочитал. "Да кому это нужно?" — сказала бы она. Я, помню, привез ей корректуру, она ее просматривает и периодически так восклицает, потом увлекается, читает и приговаривает: "Да… да… это важно…" Там каждое слово важно.

***

Тысячи людей приехали за детством. Грушинский фестиваль… Сумасшествие футбола, карнавала, стройотряда. Костры, дым, трудно дышать. По ночам шатанья, прыжки в воду, закат, рассвет, омовение в грязном затоне — даром что индоевропейцы, что ли? Кульминация — гора, ночь, огни, гитара на воде, на ней барды всех мастей, Шевчук как Чингачгук, камлание, броски поклонников в его сторону, успевший раньше всех ОМОН, который от усердия роняет наше чудо наземь; плохая слышимость, которая уже не важна, вытоптанная трава, палатки, комары, экраны, туалеты, потоки людей, проходящих через тебя…

Все равно хорошо. И хорошо, что в Самаре люди ночью на набережной беспричинно танцуют.

Хорошо, что приехал я, за что мне я сам немедленно выразил глубочайшую благодарность. Хорошо, что приехал Дима Муратов — "наш главный и наш редактор" — нечеловеческое спасибо. Встретили меня, показали школу, "где учился Муратов", "дом, где живет его бабушка".

И хорошо, что Дима до сих пор боится свою бабушку больше, чем маму — это все в его пользу. Значит, человек не стал взрослым.

Мне как-то одна девушка тоже сказала, что я никогда не буду взрослым. Помню, как я обиделся. Я был лейтенантом, и мне было 23. Я хотел быть взрослым. Изо всех сил.

Ни черта не вышло.

Вот и у Димы не получилось. И когда на капоте машины у его дома выставляется бутылка водки, Дима способен мгновенно присесть на корточки, спрятаться за машину: "Что случилось?" — "Бабушка смотрит в окно".

Славно это все. И кораблик, на котором мы отправились в путешествие за бардами, очень хорош. И даже то, что не на всех хватило спальных мест — а как же мы бы тогда шутили с Сашей Амелиным, заслуженным артистом с таким животом, который на флоте называют "камбузом", и которого я называл "надеждой русского балета"?

Ночью я встал пописать, а когда пришел, то мое место уже заняли, и мы потом до рассвета болтали с "заслуженным" Сашкой, а потом я ему предложил следующее: "Давай возьмем ведро воды и кастрюлю, пойдем в носовой кубрик и будем там переливать воду из ведра в кастрюлю и наоборот. Человек не выдерживает звука струи, вскакивает и бежит в туалет, а мы быстренько занимаем его место".

И мы поперлись с ним в носовой кубрик, вооружившись всем необходимым. Саша на уши, для устрашения, надел Димину надувную подушку для спанья в самолете. Потом мы переливали минут двадцать, подыхая от хохота, а с нами вместе подыхало "наше телевидение" — телевизионная девушка Юля, единственная, кто проснулся.

И сын Саши, не очень маленький мальчик Саша, до того достававший всех, тоже встал пописать, и на его место немедленно рухнули две девушки из "Новой газеты" и "глава администрации" — еще один Саша. Там все, кроме Димы и "доброго самаритянина" Сереги, придумавшего все это приключение, были Саши. Так, во всяком случае, я считал, пока один из предполагаемых "Саш", Колосов — настоящий бизнесмен — мне не сказал: "Я — Володя". Это он, глядючи на то, что вытворяет сын Саши Амелина с нами, сказал: "Я где-то читал о ребенке такое: "Надо утопить этого говнюка". На что я отреагировал фразой из Уилки Коллинза "Женщина в белом": "Дети… это такое отродье".

Там еще был молчаливый Саша из Москвы, которого мы называли "наше правительство". Он только улыбался и показывал девушкам очень важные для здоровья точки на пятках ног.

Саша Амелин в конце концов упал вместе с "главой администрации" и сейчас же захрапел. За все время храпа он ни разу не повторился, а поскольку они лежали рядом на спине, соревнуясь, кто сильнее в звуках, то это позволило мне положить им обоим на грудь "машку" — большую, но чистую швабру для драйки палубы.

Потом вечером читали книгу "Расстрелять". Читал Амелин. Хохот стоял изумительный. Смеялся даже я, а все мне говорили: "Ты-то что смеешься", — а я не мог не смеяться, потому что полненький Дима, похожий на Винни-Пуха, смеялся тонким, пронзительным смехом.

Читали полночи и потом еще.

Девушки пели песни, кстати, очень здорово это делали, а утром в воскресенье мы пошли назад в Самару, а по дороге я обучал всех детей — Сашу и Настёну — держаться на воде, всем девушкам и Диме делал массаж шеи и плавал до полного окоченения.