Люди мира. Русское научное зарубежье

Останься Гамов в СССР и уцелей он, внук митрополита, во времена борьбы с социально опасными элементами, его бы, вероятно, тоже подключили к созданию советской водородной бомбы и он наверняка получил бы звание Героя Соцтруда. Но Гамов предпочел менее героическую биографию и, кажется, не жалел об этом.

Не надо жалеть и нам, его соотечественникам. Ведь если бы Гамов остался в СССР, не было бы его прославленной работы по космологии, поскольку эту область физики советско-партийные идеологи запретили на долгие 20 лет. Не сказал бы он свое слово в расшифровке генетического кода жизни, поскольку генетика была объявлена буржуазной лженаукой. Не написал бы он и свои веселые — слишком веселые с партийной точки зрения — научно-популярные книги. А так после окончания советского периода истории России соотечественники Гамова получили возможность читать его книги и смело размышлять над его полной приключений судьбой.

Ну а историков науки эта судьба учит тому, что даже в серьезном деле иногда важно быть не очень серьезным, а также тому, что не надо придавать слишком много значения Нобелевской премии, раз ее не удостоился столь яркий талант, каким был советско-американский физик George Gamow, он же «Искренне Ваш Г. Гамов (Георгий сын Антонычъ)», как он подписал свое письмо в Россию в 1960-е годы, когда его имя стало можно упоминать.

Часть II. После переломов От возникновения социалистического лагеря до его диссоциации

Невозвращенцы

«Без [России] теперь ничто невозможно: ни война, ни мир» (Дмитрий Баюк)

Метафора перелома играет очень важную роль во всей самоидентификации советской жизни. «Великим переломом» назвал Сталин переход от нэпа к мобилизации и закручиванию гаек. «Коренной перелом» случился в Великой Отечественной войне после Курской битвы. О переломе вспоминает и лирический герой Александра Солженицына в «Архипелаге ГУЛаге», когда майор протягивает ему повернутый оборотной стороной лист бумаги: «Неужели это и был мой приговор — решающий перелом жизни?» В нашей жизни и в самом деле что-то слишком часто все переламывается. Но не может быть сомнений в том, что взаимоотношения СССР и всего остального мира в ходе Второй мировой войны радикально переменились, что и отражено в цитате, выбранной в качестве заголовка и относящейся к 1948 году.

Если верить Соломону Волкову, Дмитрий Шостакович в середине 1930-х обратился к творчеству Мусоргского, потому что почувствовал, как иссякает доверие людей к власти, и посчитал, что тема смутного времени снова становится актуальной. Трудно сказать, действительно ли Шостакович тогда так думал, а если думал, то насколько был прав. Но если был, то война все изменила. Превратившись для советского народа из Второй мировой в Великую Отечественную, она прилепила этот народ к его руководству, придав последнему новую легитимность.

Возможно, те взгляды, которых, по свидетельству Волкова, придерживался перед войной Шостакович, имели под собой основание — это находит определенное подтверждение в событиях ее начала. Слишком уж быстро отступала Красная армия летом 1941-го, слишком уж большие потери несла. Некоторые историки и сейчас говорят о нежелании советского народа воевать и прежде всего о его отказе защищать свое правительство.

СССР, как известно, понес в этой войне самые большие людские потери. Но это не единственный рекорд. Когда война закончилась, больше всех граждан этой страны оказалось за ее пределами. И больше, чем в любой другой стране, внутри нее оказалось врагов, готовых пойти против своего государства с оружием в руках.

В своем фундаментальном исследовании российской научной диаспоры послевоенного времени, озаглавленном цитатой из письма Екатерины Дмитриевны Кусковой-Прокопович Борису Александровичу Бахметьеву «Дикая историческая полоса», Татьяна Ульянкина приводит такие данные: всего в Европе в мае 1945 года оказалось 10 750 400 беженцев из СССР, и примерно миллион из них сознательно воевали против своей страны.