Люди молчаливого подвига

Николай Александрович со свойственной ему скромностью не сказал, что за выполнение заданий командования в тылу немецко-фашистских войск он был награжден двумя орденами Отечественной войны, орденом Красной Звезды и рядом медалей.

Бывшие бойцы разведгруппы «Юрий» и сегодня в строю, своим трудом они приумножают славу Родины.

Б. Гусев. Двое в землянке. О Кузьме Гнедаше и Кларе Давидюк

1.

Лес. Ночь.

У землянки сидят люди — семеро мужчин и одна девушка. Они не зажигают костра. Курят, прикрывая огонек папиросы рукой. Один из мужчин ранен и лежит на носилках, сделанных из ветвей ивы. Он первым нарушает молчание:

— Что ж, будем говорить как товарищи. Давайте другой вариант.

Все молчат.

— Я жду…

И снова молчание.

— Значит, второго варианта не существует. Его действительно нет. Принимается первый. Есть возражения?

Молчание.

— Если так, буду опрашивать поименно. Мудрый!

Один из сидящих мгновенно встает:

— Мудрый слушает.

— Жду ответа.

— Не знаю… Пусть говорят другие.

— Это товарищеский разговор?! Следующий! Кто там, не вижу. Лихой, кажется…

— Я…

— Приказ слышал?

Пауза.

— Товарищ командир, так вы и сами сказали, по-товарищески…

— Теперь ты, Смелый!

Так, постепенно он обращается ко всем окружающим. Остается девушка.

— Смирная, я очень тебя прошу…

— Смирную не надо просить. Ей дается приказ.

— Ну, слушай… Клара, ты же все понимаешь!..

— Не пойду, — чуть даже вызывающе отвечает она и, помолчав, как бы смягчается: — Я только усложню положение группы. Им предстоит бой.

— Ну, бой!.. Ты бывала и не в таких переделках.

— Спасибо за комплимент!.. Вы забыли, что я женщина.

— Клара!

— Если Клара, позвольте мне выбирать! Я остаюсь здесь, капитан. Нашу землянку замаскируют, нас не найдут.

— А если найдут?

— А я точно уверена — не найдут. Верно, Мудрый?

Тот отвечает не сразу.

— Я понимаю так, — взвешивая слова, говорит он. — Фриц не найдет. Это я гарантирую. Если только христопродавец появится или — с собаками.

— Товарищи, я приказываю: взять ее с собой, — говорит раненый.

Опять нет ответа. Время идет. Два пополуночи. Осталось три часа до рассвета. Всего три. И звенящая тишина. Что в ней таится?

— Да отвечайте же, черт побери!

— Если Смирная хочет остаться, пусть остается, — сказал Лихой.

— Да, уж пусть выбирает, — поддержал его Мудрый.

— Левый?

— Не знаю. Пусть решает сама.

— Я решаю. Высшей властью, врученной мне Родиной…

— Вот и застрели меня высшей властью… Никуда не пойду, — вдруг зло перебивает она.

Чей-то тихий голос из темноты произносит со вздохом:

— Умрешь, девонька.

— Ну и умру. И что? Бросить его одного, раненого?

Доводов нет. Все исчерпаны. И Клара, чутьем сознавая, что победила, встает, начинает что-то искать в темноте.

— Вот мы здесь спорим и все без толку. Лучше подсчитаем, что у нас осталось.

И тотчас все включаются в дело. Доносятся голоса:

— Тол, три пакета.

— Вот еще часовые мины — две штуки. Ну и гранаты…

— Сколько?

— Считай, по паре на каждого, штук пятнадцать.

— Тол и мины оставьте нам с капитаном. Все равно они вам ни к чему. Ну и обязательно пару гранат…

Да, она уже все решила. Теперь он чувствует: провались земля, явись сюда вся армия Третьего рейха — ничто не изменит ее решения. Она останется с ним, с командиром, а они, подчиняясь его приказу, будут прорываться сквозь немецкие цепи, которыми плотно блокирован лес. Утром с рассветом автоматчики станут его прочесывать.

Три часа. Уже не ночь, но еще и не утро. Он и она в землянке. Снаружи слышится мягкий шорох, — те, кто сейчас уйдет, маскируют землянку ветвями и папоротником. Потом — тихий голос:

— Схоронили — не подкопаешься.

— Спасибо. До свидания, товарищи, — доносится из землянки. — Доберетесь до первой же нашей точки, свяжитесь с Центром, дайте общую картину — и на запад, на Брест. Линия фронта уже приближается.

— В вашей станции «Север» питание совсем кончилось? — спрашивает Мудрый сверху.

— Почти, — озабоченно отвечает Клара. — Ну, может быть, хватит на несколько фраз. И то не уверена. Как выйдете на связь, моим в Москву, на Басманную, привет передайте… Жива-здорова. Писать некогда…

Шаги удаляются. Наступает тишина. Ветра нет. Лес молчит в ожидании рассвета. Спустя полчаса доносится автоматная очередь, разрывы гранат…

— Наверное, прорвались, — тихо произносит она.

— Прорвались, они дело знают. Если только шальная пуля кого положит…

И снова все тихо. Время как будто остановилось, страшась рассвета и того, что придет вместе с ним. «С рассветом уходит любовь. С рассветом приходит надежда», — говорит поэт. И тот рассвет нес надежду…

Это происходило в глубине белорусских лесов, в районе города Слонима 19 июня 1944 года. Я знаю начало этой истории. И знаю, чем она кончилась, ибо в начале марта 1969 года несколько дней провел в тихой комнате, где только папки на стеллажах. И в каждой — жизнь, да еще какая! В небольшом вестибюле висят портреты. Я подхожу к ним. Гнедаш Кузьма Савельевич.

— Это он, — говорит мой собеседник. — Вы когда-нибудь слышали это имя?

— Нет, никогда…

— Видите ли, это все постепенно открывается… Через годы…