Люди на болоте. Дыхание грозы

очевидца, который глуховатым голосом, просто, открыто рассказывал все, что

видел, что происходило на его глазах. Но он был не только хорошим

рассказчиком, а и вдумчивым, разумным человеком, - Апейка убеждался в этом

чем дальше, тем больше. Взять хотя бы то, что он особенно -выделял мысль:

организовать колхоз намного легче, чем закрепить, наладить его. "Особенно

мы трудно чувствовали себя при составлении внутреннего распорядка колхоза,

- говорил он спокойно, рассудительно. - Это ж не колхоз, который

объединяет каких-нибудь пять - семь дворов. Это колхоз, который имеет

шестьсот рабочих рук, это, что называется, целая фабрика. Им необходимо

дать каждому работу, и надо, чтоб эта работа была продуктивная. Надо, чтоб

люди не слонялись по полю или по углам, а чтоб они работали...

Примеров для нас еще не было нигде. Нигде не было таких планов

внутреннего распорядка... Бюро районного комитета партии пришлось

превратиться в Колхозсоюз. Мы сидели и сами писали, придумывали, каким

способом построить внутренний распорядок. Так и составили распорядок,

которым пользуются и теперь..."

Он не рисовал идиллической картины: на той земле, о которой рассказывал

он, почти не было техники, удалось добиться двух тракторов, тогда как

нужно их ни мало ни много - пятьдесят. И не скрывал, что люди - было такое

- подавали заявления о выходе из колхоза. И что была угроза, что колхоз

распадется. Может быть, только твердая воля районного руководства удержала

колхоз: сразу же провели собрание и исключили из колхоза нескольких

наиболее зажиточных. Исключили, "возбудив ходатайство переселить их в

другое место, на земли запасного фонда". В другом сельсовете "почти целая

организация" заявила:ни за что не пойдет в колхозы. Тарасенко открыто

сказал: "И что вы думаете - пришлось сражаться с этой частью долгое время.

И только когда отвели хороший участок для коллектива, вся деревня пошла в

колхоз". Он не скрывал, что в районе есть "довольно нездоровые моменты" -

крестьяне распродают имущество.

Очень гнало агрономов, мало изб-читален... Когда он сказал это,

Рачицкий перебил его: читальни самим строить надо! Тарасенко вспыхнул:

"Как это можно!.. - Он заговорил жестко, с возмущением: - Вы дайте им хоть

первый урожай снять!

У них средств нет!.." Позже он еще раз с упреком заявил:

"Надо закрепить коллективы! А их можно закрепить не разговорами и

резолюциями! А конкретной помощью!.."

Он сказал и больше и лучше, чем другие. И все же, вспоминая, вдумываясь

в его содоклад, Апейка чувствовал, что понимал Тарасенко не все верно. По

его выступлению выходило, что почти все те, кто не хотел идти в колхоз, -

это кулаки или, во всяком случае, настроенные ими. Не только из того, что

слышал в Жлобине, а и из выступления Тарасенко убеждался Апейка, что

крестьяне в Климовичском районе, не все конечно, но, видно, многие, были в

колхозах не по доброй воле, а под страхом выселения на "запасные земли".

Под страхом зачисления в кулаки или подкулачники. Из выступления можно

было понять, что переселено там на запасные земли уже немало. "Нет, там,

видно, не очень-то давали возможность крестьянам раздумывать..."

В перерыве между заседаниями, в шумном вестибюле, Апейка заговорил с

Тарасенко о жлобинской встрече. Тарасенко знал не только Ярощука, но и

бородатого. "Ярощук, конечно, напрямую прет. Не умеет выбирать стежки. Без

подхода человек... - говорил Тарасенко, дымя трубочкой. - Я говорил ему об

этом. Но что поделаешь: чего нет - того нет. А люди селу требуются - всех,

кого можно, подобрали.

Работы много! Вот и Ярощук нужен. Без Ярощука не обойдешься... Да он и

чего-то стоит, разобьется, а сделает...

А вот этот Кузьма, борода эта, - вспомнил Тарасенко, - это тип! Все

село баламутил! Не кулак, а хуже кулака! Так что не удивительно, что

Ярощука доняло! Меня самого доняло!..

Разумно поступил, что уехал!.. Вовремя выкрутился..."

Апейка и тогда, в вестибюле, и потом, вспоминая, чувствовал, что

разговор этот был неприятен Тарасенко: недаром, чуть только подошли

знакомые, заговорил о другом; пошел с ними...

Его прямота на трибуне расположила людей к откровенности: почти все

время пульсировала в выступлениях живая, беспокойная жизнь. Один говорил,

что в ряде колхозов сделано только формальное обобществление имущества и

средств, что крестьяне не надеются на прочность колхозного фундамента.

Другой заявлял, что нельзя добиться интенсификации сельского хозяйства без

минеральных удобрений; тревожился, что минеральных удобрений колхозы

получат очень мало и что директивы о строительстве завода минеральных

удобрений не выполняются. Председатель колхоза из Пуховичского района

пожаловался, что из-за отсутствия машин "как работали трехполкой, так и

работаем. Если же мы в коллективах будем работать трехполкой, какой толк

будет?". На отсутствие машин жаловались многие: машин, видно, не было даже

в большинстве таких колхозов, которые существуют уже по дватри года.

Оратор с Полотчины сетовал, что в колхозах нет гвоздей, нет постромок,

хомутов: "На сотню коней есть двадцать хомутов - и негде купить, сырья