Люди на болоте. Дыхание грозы

Это - одно. Тут все ясно: получите кредит - возьмете машины... Другое -

земля. Какая она у вас - не вам объяснять: болото да песок большей

частью... - Никто и словом не возразил: тот кивнул грустно, согласно, тот

вздохнул. - Урожай - сами знаете, урожай на земле нашей - известный!

Бывает, и того не соберешь, что бросишь в земельку такую...

А она и не такая безнадежная, и от нее добиться можно чегото, если

подойти как надо. К земле тоже, сами знаете, подход нужен умелый! Нужны

удобрения! Много и разных удобрений .. Знаете, сколько получают на такой

же земле в колхозах? ..

Люди верили и не верили, но слушали так, что забывали и об усталости, и

р комарах, и о ночи, коротком времени мертвого сна. Темень то опускалась

на самый костер, то отскакивала так, что видны были вблизи неподвижные,

будто зачарованные, ветви дуба. Из темноты появился чей-то конь,

остановился, вытянув морду, смотрел на огонь, словно тоже слушал. Василь,

и не один он, диву давался, откуда столько знал юровичский гость: и

сколько где земля родит, не только у нас, а и на Украине, и в какой-то

Голландии; и чего не хватает почве; и какие богатства таятся в гиблом этом

болоте, с которого пока одна только польза - комары да малярия!

Будто мир весь сошелся сюда, к Даметикову костру: сотни колхозов были

вокруг, тысячи людей стояли, смотрели на них, ждали их решимости, звали за

собой. Как бы приблизились сюда, к Мокути, к костру, и хорошо знакомые

Юровичи, и не такой знакомый, далековатый Мозырь, и уже совсем загадочные,

только иногда слышанные в разговорах знающих людей Харьков, Ростов,

Челябинск. По всей стране старались для крестьян, для колхозов заводы

делали тракторы, молотилки, веялки, готовили удобрения. И всюду, в каждом

селе, по всей земле широкой люди тревожились, думали о колхозах;

обобществляли скот, имущество, соединяли в большие поля тесные полоски,

перепахивали межи. Вместе шли воевать с извечной крестьянской бедой...

- Только в артели, в коллективе - спасение. Только так избавимся от

голода и голытьбы. Добьемся такого, что будет хлеб на столе - и к хлебу

будет! И сами и дети оденемся как люди. Легче станет работать... Иначе не

выбьемся! Тольксктак: все вместе. Артелью.

Апейка пытливо из-под бровей глянул на одного, другого: люди еще

слушали. Ждали еще чего-то. Он снова взглянул на Василя: тот отчужденно

отвел глаза.

Миканор первый отозвался:

- Одним словом, обстановка ясная. Народ по всему Советскому Союзу пошел

в колхозы. Значит, и нам, куреневцам, пора по тому же маршруту!

- Ага! Сразу! - крикнула Сорока насмешливо.

Андрей Рудой с важным видом, поучительно возразил Миканору:

- Ето не так просто: всю Расею, фактически, на новые рельсы

переставить!..

- Расею-то переставят! - звонко заявил Хоня. - Вот Курени удастся ли

повернуть - это не ясно!

- Нет тут ничего смешного! - заметил ему Василь.

- Весь народ двинулся, понял, где его спасение, - рвался в бой Миканор.

- А мы видеть ничего не хочем! Не хочем, хотя каждому, и слепому, видно,

где вся выгода!..

Апейка почувствовал: тишина стала настороженной. Люди беспокойно

зашевелились, отводили глаза, мужчины стали сосредоточенней дымить

самокрутками. Василь Дятел хмуро кусал травинку, затаившийся, неприступный.

Подавляя волнение и как бы стараясь снова вернуться на высоту

образованного, передового человека, Андрей Рудой философски напомнил:

- Ето еще Карл Маркс учил: пролетарам нечего терять, а приобретут они

целый свет!..

- Карп! Карп тот - одно, а тут - другое! - прорвало Сороку. Рудому не

дали разоблачить необразованность Сороки:

забурлила снова разноголосица.

- Дак и иди! Приобретай! А мы посидим, поглядим - как оно! - выделил

Апейка напряженный Василев голос.

- Ну и сиди! А за других не говори! - будто приказал ему Миканор.

- А я за себя! - не поддался Василь. - Каждый сам знает!

"Крепкий орешек!" - невольно подумал Апейка, видя, каким упорством

горят разные Василевы глаза.

Когда выговорились, Миканор снова бросился в атаку - призывал не

отрываться от всего народа, организовать колхоз в Куренях, но его уже

почти не слушали. Те, что были сзади, начали быстро и тихо исчезать в

темноте, расходиться. Вроде Игнат перебил Миканора, напомнил, что время

позднее, Сорока добавила, что о таком важном деле теперь и говорить не

время; их дружно поддержали, и Миканору, видели все, не оставалось ничего

другого, как сесть и замолчать. Но он не сел, невнимание людей его не

только не охладило, а разожгло еще больше; перекрывая шум, наперекор тем,

кто хотел ни с чем разойтись, врезал.

- Дак я заявляю, что хватит уже нам стоять в стороне.

Чтоб с сегодняшнего дня колхоз был и в Куренях! И кто сегодня готов

вступить - пусть тут останется и запишется!

А кто не хочет, кто, - Миканоров пыл жаждал особенных, сильных слов, -

кто против народа и мероприятий советской власти - может идти домой

спать!..

Он тут же сам почувствовал, что перегнул, погорячился излишне, но не

подал виду. Все могли не сомневаться: он сказал то, что надо, и именно

так, как надо. Разве этих людей прошибешь вежливыми, городскими

словечками! Не обращая внимания на то, что в его словах, да и в самой его