Люди на болоте. Дыхание грозы

все равно. Только и добра того, что красива, - но разве из-за той красоты

жить будешь лучше, станешь богаче!.. Есть о чем горевать - захочу, завтра

хоть с Маней Прокоповой загуляю. Не ей, не Ганне, ровня: чтото привезет в

хату. Земли возле цагельни, может, перепадет немного..."

Да, жалеть было нечего, Василь это знал. И все же горечь утраты - как

это ни странно - не исчезала. И хоть девчат много было, и даже лучше, чем

Ганна, не исчезало ощущение одиночества. И было тоскливо смотреть на

темные знакомые крыши, и не хотелось идти домой. И не пошел бы. Но помнил:

там глаза просмотрела, ждет мать, дед Денис прислушивается, не слышны ли

его шаги. И Василь невесело поплелся в деревню.

Старый Глушак, скрытный, надутый, молчал весь ужин; только закончив

есть, помолившись, бросил на Евхима грозный взгляд.

- Долго еще это будет?

- Что?

- По девкам долго будешь бегать?

- Разве уж и подойти нельзя?

- Подойти! Слишком близко подходишь, жеребец гулящий!

Евхим промолчал, чтобы не разгневать старика, больше всего не

терпевшего возражений, но Глушака молчание сына рассердило, кажется, не

меньше. Старик просипел от злости:

- Бегаешь, пока не принесет в подоле байстрюка! На потеху отцу и матери!

У Евхима внутри похолодело: "Узнал о Хадоське! Не иначе! .. Сказал

кто-нибудь или, может, сама расплакалась!.."

Пряча настороженный взгляд в ожидании, что будет дальше, Евхим

проговорил сдержанно:

- А вы не слушайте всего, - мало кто чего наплетет...

- Правду говорят! - обрезал его старый Глушак. - Сам знаю!

Его грубый тон - "Как с батраком говорит!.." - разозлил Евхима:

- Так, может, вы больше меня самого знаете?

Глушак странно, судорожно глотнул, будто хотел и не мог проглотить

что-то, - даже морщинистый, сухой кадык напрягся. Грозно крикнул:

- Женю!!

Евхим почувствовал, как в нем растет злое упрямство - Можете женить.

Только не кричите, как на батрака!

- Сейчас же!

- Можно и сейчас. Мне все равно... Я и сам думал уже...

Мать, прибиравшая после ужина посуду и внимательно, с тревогой

следившая за их разговорами, обрадованно откликнулась:

- Пора! Слава богу, взялся за ум! - Было видно, ей очень хотелось

погасить спор, - похвалив сына, она тут же ласково поддержала мужа: - А то

и в самом деле, до каких пор слушать отцу сплетни эти, что Евхим то да

Евхим это?

Думать да переживать за тебя на старости!.. - Она тут же посоветовала:

- Матруну Хвелькову из Олешников! Приданого сундук полный! Корову дают!

Хвельчиха сама говорила!..

- Постой! Раскудахталась! - прервал ее Глушак. Он уставил

пронзительные, хорьи глаза на Евхима. - Значит, надумал?

- Надумал...

Глушак готов был уже помириться с сыном, но Евхим, как бы стараясь

уклониться от преждевременного примирения, предупредил:

- Женюсь. Только - одно...

- Что?

- Только - чтоб на той, на ком хочу!

Глушак насторожился:

- Так, может, выбрал уже?

- Выбрал.

- Ага. - В хате стало тихо. Глушачиха возле припечка, Степан за столом

глядели то на одного, то на другого. - Теперь такие порядки, что слушать

родителей не обязательно! Лишнее - слушать родителей!.. Кого же выбрал?

Отцов взгляд ждал, требовал и вместе с тем заранее осуждал, и Евхим,

хоть мысленно был готов к этому разговору, неожиданно почувствовал, что

боится его. Он, однако, отогнал боязнь, - как делал обычно, тяжелый узел

разрубил сразу:

- Ганну!..

- Какую?

- Чернушкову...

Глушак не поверил:

- Чернушкову?

- Ее.

Глушак взглянул на сына как на сумасшедшего. Рука сама собой поднялась,

чтоб перекреститься.

- Эту?.. - Глушак глотнул, двигая кадыком, хотел найти слово, чтобы

назвать ее как следует, и не нашел - будто не было таких слов. - У тебя...

все клёпки? - спросил сына.

- Не потерял.

По тому, как сказал Евхим, было видно, что он твердо будет держаться

своего.

- Ты долго думал?

- Долго. Одну ее хочу.

- Одну ее! - Глушак вспылил, закипел: - Разорить захотел! Пустить по

миру! С торбой!..

- Тато! - хотел успокоить его Евхим, но старого Глушака это только

разозлило:

- По миру! С торбой рваной1 "Подайте, люди!.. Кусочек!" На старости!..

- Не говорите чего не надо!

- Молчи! Указчик нашелся! Рано указывать стал! Щенок! .. - Глушак так

взглянул, что Евхим невольно промолчал. - Дожил! Вырастил! Растил, ждал

подмоги! И вырастил! Дождался!

Злость на Евхима сменилась удивлением и обидой:

- Окрутила! Взяла! Голодранка, а окрутила как!..

Руки и ноги связала! Оболтусу такому!

- Я сам выбрал. Она еще и не знает.

- Не знает! Окрутила, прибрала! Да не знает!

- Не знает. Еще, может, и не пойдет.

- Не пойдет! Давно, видно, не спит, ждет! Когда на чужое добро сесть!..

Только ж - не дождется!

- Отделите, если хотите. Но - одну ее.

- Эту вертихвостку!.. - снова прорвало Глушака. - Эту гулящую! К себе в

хату! На свое добро!.. Блудницу эту!

- Она - не блудница! - заступился за Ганну Евхим.

Степан сказал горячо, уверенно:

- - Она - бедная, правда. Но лучше ее в деревне нет!

- Нет! Молчи, сопляк! - взъелся Глушак уже на Степана. - Не суй носа,

куда не просят!

- Так вы ж, тато, ни за что наговариваете!

- Ни за что! Я - ни за что? Слышали? - Глушак поправился, взглянул на

старуху: - Слышала?!

- Тихо ты, Халимонко! - попробовала успокоить жена. - Люди услышат!..