Люди на болоте. Дыхание грозы

ней, так и она к ним! Хорошо - так хорошо, а нет - так нет! У нее своя

гордость есть!..

Ганна взяла лозовую корзину, забросила за плечи и твердо пошла

тропинкой к гумну, к хате. Да, горевать попусту она не будет! Не будет

горевать невиноватая, не дура!

А люди - как кто к ней, так и она к ним! Печалиться она не будет. Не из

таких!

Все же, как она ни храбрилась, тревога не покидала ее, заставляла

смотреть вперед с беспокойством, с опасливой настороженностью. Уже не так

просто, как до сих пор, не легко и не беззаботно думалось о том, что если

вдруг кто-то встретится, как посмотрит на нее, как она - на него? Раньше

об этом она вообще не думала, а теперь, подходя к дороге за гумнами,

замедлила шаг, - услышала: кто-то едет на лошади.

Издали узнала - надо же так случиться - ехал на Гузе Василь. Волнуясь,

вышла на дорогу, подождала, пока не подъедет. Встречи с Василем и ждала и

боялась: знала, какой ревнивый, особенно к Евхиму. И вот, свесив босые

ноги, в белой рубашке, как раз ехал Василь.

Слышал он или не слышал-? А если слышал - поверил ли? Неужели мог

поверить?.. "Мог, - ревнивый, недоверчивый!" - встревожила Ганну

беспокойная мысль. Но вторая сразу же возразила: "Нет, не мог, не должен

верить другим".

Ей - одной - верить должен! Если не поверит, не успокоит он, кто же

тогда?

Видела, что и он заметил ее, забеспокоился, в первый момент от

неожиданности приостановил коня. Потом строго толкнул коня в бок ногой,

хмуро, не глядя на нее, стал приближаться.

Ганна насторожилась.

Когда Василь подъехал, Ганна увидела, что он не собирается

останавливать коня - говорить даже не хочет! Она ступила наперерез коню,

остановила.

Василь, как и прежде, не глядел на нее. Молчал. Помолчала и она,

обиженная, оскорбленная.

- Слышал? - спросила наконец с вызовом.

- Слышал...

- Значит, знаешь все? ..

- Знаю... - - Поверил?

- Дыма без огня не бывает...

- Ага, значит, было?

- А может, нет? - он не спрашивал, он был уверен.

- Так ты лучше знаешь!

- Лучше не лучше. Другие видели - сказали...

- Кто - другие? Кто - видел?

- А не все ли равно? Кто видел, тот видел...

Ганна не нашлась что сказать. От обиды, от злости на него в груди жгло,

мысли путались.

- Так, может, уже и не придешь? - спросила как бы с насмешкой.

Он немного помолчал.

- А чего ходить? .. Пусть другие теперь ходят!.. - Он скривился с

обидой и, заметила она, с отвращением. - Богатейка!

Корчиха!..

- Дурень!!

- Конечно, дурень. Все бедные - глупые. Корч - умный!..

- Умнее! В сто, в тысячу раз!

- То-то и крутилась возле него! И докрутилась!

- Не твоя забота! Не твоя беда! А мне, может, и ничего! Я, может, и

рада?!

Она обрадовалась, когда увидела; все же доняла, аж засопел от обиды.

Так ему и надо!

- А то говорят, - сказал он, будто споря с кем-то: - "Может, не по

своей охоте? Может, он силой?.." - Василь Хмыкнул. - Силой!

- По-хорошему, по согласию все было! - подтвердила она. И вдруг не

выдержала, сказала искренне, с болью, с угрозой: - Я этого тебе не забуду!

Припомню когда-нибудь!

Она отвернулась и пошла с дороги на гумнище. Василь и не взглянул на

нее, ткнул босой ногой Гуза в бок, подумал со злостью: "Ишь, еще грозится:

"Не забуду"! Обиделась еще!.. Сама такое выкинула, а еще обижается!.."

Он не заметил, как конь прошел загуменную дорогу, как свернул на

приболотье. Вспоминал слово за словом разговор с ней, то, что говорил

Зайчик Иван, заглянув к нему в гумно: "Не первый раз это! Давно уже

снюхались, только что не видел никто... Еще как ты в Юровичах сидел,

началось! .."

"Вот хитрая! - вспоминались Зайчиковы рассуждения. - И с ним крутила, и

тебе голову дурила. Думала, видно, если не тот, так этот!.." Когда

вспоминал это, сердце жгла обида: а он верил ей, верил всему, что она

говорила! Говорила - поганый Корч, посмеивалась даже, а сама тем временем

метила в Корча, крутила с ним. Замуж, не иначе, собиралась...

"По-хорошему, по согласию все было!" - пришли ему на память Ганнины

слова, и он злобно плюнул: и с ним, с Василем, обнималась да целовалась, и

с другим тоже "по-хорошему, по согласию"! И еще обижается! Еще угрожает!..

Сучка ты, настоящая сучка, не что иное!.."

Стреножив Гуза на кочковатом приболотье, Василь махнул уздечкой на

коня, отогнал его немного и уже привычным спорым шагом направился в

деревню, как вдруг трезвое, досадное воспоминание остановило его: спешить

сегодня некуда. В другие вечера спешил он к ней.

Он постоял, подумал: лучше бы в Курени не идти совсем.

Остаться тут, на приболотье, накрыться свиткой и уснуть, забыть обо

всем на свете. Он хмуро повел глазами по знакомым темным крышам,

непроизвольно задержал взгляд на острых очертаниях деревьев на краю улицы

- то были Чернушковы груши, - и уже не гнев, не злость, а сожаление,

теплая боль легли нечаянно на душу. Боль потери. Она уже не его, она -

чужая. Он потерял ее. Он один, совсем один.

"Ну и пусть! - как бы возразил он себе, своему сожалению.-Есть о чем

горевать! Кто она мне такая? Погулял, постоял возле хаты ее - и все. Мало

ли с кем постоять можно - девок в деревне вон сколько!

Все равно никакого толку не было б от этого стояния.. t Не пара она мне