Люди на дороге жизни. Журнальный вариант

Евдокия Ивановна, маленькая, сухонькая старушка, которую я почти ни­когда не видел без платка. Из-под платка виднелись черные, как смола, во­лосы с редкой-редкой сединой. В сочетании с тёмной одеждой всё это как-то увязывалось с фамилией Чернега.

Евдокия Ивановна много лет, благодаря своей активности, избиралась депутатом сельского Совета. Когда я поселился в селе, она уже не была де­путатом. Но считалась старостой. Причём считалась по линии сельсовета, а в Слотине её знали как активную, шуструю бабку.

Жила она почти напротив храма — красивой церкви. Надо сказать, этот храм Иоанна Богослова был первое, что я увидел, когда поднялся из карье­ра между “бетонкой” и дорогой к Слотину; церковь стояла, казалось, прямо среди дороги. Кстати, так оно и вышло: дорога упиралась в храм и тут рас­ходилась надвое. Перед храмом была площадка. В то время, даже в дни церковной службы она пустовала. Сейчас не хватает места для машин.

О названии церкви я узнал несколько позднее. Причём в интересной си­туации. Я очень люблю историю и везде, где бываю, стараюсь зайти в какой- нибудь местный краеведческий музей или поговорить со стариками.

Так, например, я восстановил в памяти события периода Сталинградской битвы, когда наша семья с тысячами других, не сумев подойти к пылающей Волге, чтобы переправиться на другой берег, — горел мазут и керосин, — по­бежала к Дону, а через него — по понтонному мосту. Мы, я имею в виду моя мама, бабушка, тётка, родная сестра матери, её сын, мой двоюродный брат Вовка — ему было два с половиной, а мне — три с половиной года. По мосту двигалась плотно сжатая, живая лента людей. Все шли с левого, пологого бе­рега на правый гористый. И вдруг налетели немецкие самолёты. Сначала с одной стороны моста поднялся белый столб воды, потом с другой — белый столб воды, а потом бомба попала в мост. И какие душераздирающие вопли, крики, визг после этого! А мы уже поднимались в людской ленте по тропинке наверх, в степь. И тут я впервые увидел живых немцев на мотоциклах, гряз­ных, запылённых, но уверенных в себе.

Всё это, конечно, осталось в памяти. Но где было точное место, я узнал, лишь когда приехал в город Калач-на-Дону корреспондентом “Волгоградской правды”. Поговорил со стариками, и они мне показали, где это было. Так что для меня интересоваться историей — нормальное дело.

Поэтому однажды я зашёл в Троице-Сергиеву лавру, где размещался За­горский историко-художественный музей. Тогда ещё была советская власть, ещё город был Загорск. Ходил из комнаты, в комнату, из кельи в келью, смо­трел карету Елизаветы Петровны, которая бывала когда-то в Слотине, подни­мался то в одну, то в другую келью. Смотрел старинные одежды, иконы. И уже собираясь уходить, подумал: дай-ка зайду в последнюю келью. Под­нялся по нескольким ступеням, вошёл... даже не вошёл ещё, встал на поро­ге комнаты, поражённый. С дальней стены лился какой-то розово-апельсино­вый свет. Я остановился, думаю: какая красота! Подошёл и читаю надпись: икона из храма Иоанна Богослова села Слотино.

Вот так я узнал, что храм имеет имя Иоанна Богослова, что эту икону спасли работники музея, когда в 1961 году вторую антицерковную кампанию развернул Хрущёв. Церковь снова закрыли, разграбили. Большинство икон свезли в ближайший овраг и там сожгли. А жители Слотина и окрестных де­ревень брали, кто что мог.

Мне рассказывала Евдокия Ивановна такую историю. Особенно ретивы в этом разграблении были два мужика. Оба из деревни Ботово. Один даже сбросил колокол на землю, другой прихватил рулон какой-то ткани. Доволь­ные, пошли по домам. К тому, который сбросил колокол, через две недели пришли домой. Он лежал мёртвый и уже начинал разлагаться. Мужчина жил один, и никто к нему не приходил. А второй вроде бы почти дошёл до дерев­ни, а там есть место, называется “Кустики” — пруд, а вокруг камыши и кус­ты. Погода была хорошая, ясное небо. Вдруг на этом небе появляется одино­кая тучка. Она идёт, и неожиданно из неё — единственная молния. И бьёт в этого мужика. Он падает замертво. Вот такую историю рассказала мне Ев­докия Ивановна.

Однако поначалу мне было не до храма. Я начал строиться, а в советское время это было, как я уже говорил, очень непростое дело. Но всё же, выбрав время, однажды зашёл в храм. Вернее, сначала обошёл его.

Первое, что было видно, как говорится, невооружённым взглядом, — цер­ковь стояла брошенная. Ограды вокруг не было. Лишь кое-где в ямках вид­нелись следы битого кирпича. Как я выяснил позднее, кирпичное основание ограды растащили местные жители, что-то для своих нужд взял местный племптицезавод “Смена”, который все называли совхозом. Крыша, слава Бо­гу, была, купол — тоже, но краска давно облезла, железо сильно проржаве­ло. На главном куполе не было креста. Когда я открыл двери и осмотрелся, оказалось, подняться на колокольню нельзя было и думать: все ступени лест­ницы сгнили.