Люди на дороге жизни. Журнальный вариант

Страсть к рыбалке стала проявляться, как говорят, с ранья. После вой­ны жизнь в Сталинграде была далека от сытой. Бабушка варила щи из лебе­ды. Помогал огород. А летом стала все чаще добавляться в рацион рыба. Ну, какая рыба? Мелочь, которую называли чехондой. Сходив в первые разы с пацанами на берег Волги, я потом уже больше себе не представлял, что можно как-то без этого обходиться. Снасти были у нас примитивные до не­приличия: прут — удилище, нитка катушечная и какой-то крючок. Но рыбы мелкой — чехонды — были тучи. Поэтому мы возвращались к концу дня по до­мам, увешанные крест-накрест, как пулемётными лентами, снизками этой чехонды. Она была маленькая, но жирная. Из неё делали котлеты, её жари­ли, с ней варили уху.

Постепенно я стал ездить за Волгу, переезжать на пароходике и ловить рыбу уже там. Кстати говоря, об этих рыбалках у меня есть два рассказа: “Казнь С. Разина” и “Лучше бы не было того табора”. Оттуда я уже приезжал чуть-чуть с более крупной рыбой, допустим, с сазанчиками с ладошку, с плот­вой, краснопёрками. Но вообще, скажем так, с детства я больше любил ло­вить, чем есть. Меня волновала эта страсть, когда поплавок вдруг качнётся, дёрнется и потом — раз! — уходит в глубину. Свой этот прут поднимаешь рыв­ком, а там что-то в глубине бьётся...

В конце 50-х годов вдруг на Волге появилось большое количество суда­ка. Мы стали ездить за судаком. Каждое утро чуть свет, даже ещё по темноте, вставали, кто-то друг за другом заходил, шли пешком торопливо на Волгу. Пе­реезжали на полуостров Крит, проходили через местную деревню, потом дальше по берегу и располагались рыбачить. Но сначала надо было наловить малька. А вода ещё холодная, только-только рассветает. Тем не менее мы брали кусок марли, заходили в воду и вытаскивали мальков большое количе­ство. Они трепыхались, бились в этой марле. Мы их в котелки. И готовились ловить.

А ловили так. У каждого было бамбуковое удилище с небольшой длины леской — метров пятнадцать: судак рано утром подходил близко к берегу, поскольку тут было много малька. На конце лески — грузило и крючок, на ко­торый за спинку цепляли малька. Ох, сколько же мы ловили этого судака! Ловили страстно, ловили охотно. Каждый выкладывал из своей камышовой кошёлки всё, что там было, и укладывал плотно рыбу, которую перед тем мы закапывали в прохладный, влажный песок.

Наконец, наступало время уходить домой. Кошёлки плотно забиты суда­ком, всё, что в них было: одежда, обувь, котелки — или надевалось, или при­вязывалось к поясу, а то и к жерди, которую продевали через ручки двух ко­шёлок. И начинался тяжкий путь. Раскалённый песок обжигал голые ступни — обуться было нельзя: сотрёшь ноги. Жара, тяжесть двух кошёлок — несём вдвоём. Идёшь и мысленно говоришь: ну, всё, чтобы я ещё завтра пошёл, да плевать я хотел на этого судака, пошёл он к чёрту! Так мы доходили до пристани, переезжали Волгу. Сначала раздавали лишнюю рыбу соседям. По­том начали торговать на рынке этим судаком. А поскольку я жил в центре, у матери было много знакомых, и мне уже лет 15-16, то приходилось вроде как маскироваться. Надвину соломенную шляпу на глаза и торгую.

Астраханскую рыбалку мы в какой-то мере открыли случайно. Страхов, который в Госплане курировал авиационную отрасль, иногда ездил на охоту со своими госплановскими людьми и с оборонщиками. Конечно, с нами ему было во сто крат интереснее, чем там стоять всё время навытяжку. Однажды он увидел в буклете Министерства обороны какое-то упоминание о рыболов­ной базе в Камызякском районе Астраханской области. Собравшись туда ехать, он пригласил Игоря Карпенко. Вдвоём они поехали на эту базу. Когда вернулись в Москву, Игорь начал рассказывать о рыбалке. Вообще что-то бы­ло необычное, там какие-то страшные рыбы, леску рвут в два счёта. Спин­нингом они там ловили жерехов, судака. А на донку поставили, схватил кто- то, и они только потянули — раз! — и оборвалось всё.

Слушая эти рассказы, я догадался, в чём дело. Я же ведь сталинградец. Понял, что это сомы.

В следующий раз поехали на эту базу всей компанией. Её директор Геор­гий Васильевич Бочарников был любопытный мужик. Вообще все эти люди, они, как правило, очень умные, очень находчивые, пластичные, умеют раз­говаривать с людьми. Могут быть строгими, когда нужно — податливыми, спо­собны многое рассказать, потому что знают тьму всяких историй. Впоследст­вии после его смерти эту базу унаследовал и стал ей владеть его сын Саша Бочарников. Мы ездили и к нему.

Сначала надо сказать, какой мы увидели дельту Волги. Волга разбива­лась на несколько крупных рукавов, каждый из которых, в свою очередь, рас­текался несколькими речками. А эти речки, в свою очередь, разливались на ещё более мелкие речушки. И вся эта водная сеть уходила в море, образуя безграничные просторы. По-местному — “раскаты”. Вообще говоря, местные названия интересные. Например, лодка-плоскодонка — это кулас. Лысуха, или водяная курочка, называется там кашкалдак. Небольшая, заросшая, как правило, камышом часть водной глади — култук. Омуты на речках — котлы.