Путин сказал это о товарах народного потребления, найдя между тем добрые слова об оборонной промышленности, но и с товарами народного потребления, прямо скажем, загнул. Почти 290 миллионов человек ходили, что ль, в набедренных повязках, как в Африке? Или в лаптях по асфальту? Ничего подобного! И одеты были, и обуты. Работала швейная промышленность. Обувная. Выпускалось множество товаров народного потребления. Не все на уровне западных аналогов, но были и такие, за которыми там, на Западе, гонялись. Цена ниже, а качество порой выше.
Я не говорю про советский эксклюзив: чёрная икра, лучшая водка. Было и промышленное производство. Зеркальные фотоаппараты, лучшие марки часов, которые, по отзывам иностранцев, котировались выше швейцарских. А советский вездеход “Нива”! За ним — невиданное дело для свободного рынка! — записывались в очередь. Преимущество “Нивы” перед хвалёными западными вседорожниками мы сами видели на наших просторах. Холодильники до последнего горбачёвского времени, когда мафия специально не пускала в Москву и крупные города составы с продовольствием, не пустовали. Выбор был не обильный, зато продукты — самые здоровые в мире: советские ГОСТы строго следили за этим. Не то, что сейчас: то и дело отравления. Да и холодильники выпускались, их было несколько наименований. Некоторые марки служили по 20-30 лет. У меня самого был такой, “Орск” назывался.
При этом я совсем не в восторге от организации дел с товарами народного потребления. Ведь могли же большинство соцстран наладить их выпуск. Правда, им не пришлось биться в таких тисках трудностей, как нам. Сразу после войны недавние союзники приняли так называемую программу “Коком”. Цель её была в том, чтобы запретить поставки Советскому Союзу тех товаров, которые могли бы помочь нашей экономике сделать технологический рывок.
И нашей стране, разорённой и сожжённой от западных границ до Волги, пришлось рассчитывать только на себя, создавать всё самой: от иголок до ракет. Мы создали. И стали второй экономикой мира. Чтобы перечислить только названия товаров, которые выпускал Советский Союз, потребуется много книжных страниц. В том числе такую продукцию, которую с удовольствием покупали экономически развитые страны. В СССР было отличное станкостроение, эффективное машиностроение, атомная отрасль, ракетостроение.
В этом отношении характерно признание американского президента Джона Кеннеди. В специальном послании конгрессу США в январе 1963 года он сказал: “Советское образование — лучшее в мире. Мы должны многое из него взять. СССР выиграл космическую гонку за школьной партой”. Советский Союз входил в число 5 стран мира, которые могли строить самолёты от чертежа до готовой машины. То есть в самолётостроении был полный цикл. Авиапарк СССР занимал 40 процентов от всего количества самолётов в мире. Страна была исчерчена авиалиниями вдоль и поперёк: от маленьких посёлков до больших городов.
Одно это говорит об уровне развития государства.
А то галоши... Почти тридцать лет живёт сегодняшняя Россия на прежде накопленном багаже, продавая только нефть, газ, уголь, открытые в большинстве “производителями галош”.
Но вернёмся к “Известиям”. На “летучках” у нас всё чаще разгорались споры, как я говорил, не столько о качестве материала, сколько о том, как он отражает — правильно или неправильно — те тенденции и пути, по которым надо двигаться стране.
Поскольку “летучки” наши стенографировались и рассылались собкорам по Союзу, а те, в том числе и я, давали их читать и местным коллегам, то внутренняя жизнь “Известий”, позиции журналистов газеты освещались довольно широко. Не говоря уже о том, что “Известия” выходили в то время сначала восьмимиллионным, а затем — десятимиллионным тиражом каждый день. Я выступал против снесения всего и вся. И в “летучках” эта моя позиция отражалась.
Всё чаще стали возникать русофобские крики. Одним из инициаторов этой русофобии был заместитель главного редактора Николай Давидович Боднарук. Родом он, по словам Владимира Надеина, с Западной Украины. Являлся сотрудником КГБ. Отработав собкором “Комсомольской правды” в одной из социалистических стран, вернулся в Союз и через некоторое время стал заместителем главного редактора у нас. Русофобия не всегда звучала открыто. Но она выпирала в правках материалов, в оценках публикаций. Я, естественно, выступал против таких подходов, и это фиксировалось в стенограммах наших “летучек”.