Люди на корточках

Фокус-покус, подумал Пыжиков. Фокс —такая точка преломления лучей, научно говоря, но вот где она, это точка? И зачем этот чудак тащит в милицию картины? Вся страна сошла с ума и живет галлюцинациями —объяснение универсальное —но театр, это вещь объемная, статическая... Может быть, массовый гипноз? Информации пока маловато, одни эмоции, решил Пыжиков, но след взят верно, будем работать.

Он предупредительно распахнул перед художником массивную дверь УВД, и тот ворвался внутрь, задев картинами за косяки и глухо пробурчав “твою мать!”

В сумрачном холле несколько посетителей с покорными физиономиями высиживали чтото на твердых казенных скамьях. В аквариуме дежурил сердитый лейтенант, наморщась, вслушивался в кваканье телефонной трубки.

— Итак? — выжидательно произнес Пыжиков.

— К начальнику! — вращал глазами, скомандовал художник.

Пыжиков пожал плечами. Заваливаться к начальству в компании нетрезвого лица свободной профессии было безумие, но Пыжиков нутром чуял в этом безумии систему и, не раздумывая, повел Карпухина к подполковнику.

Шувалов, безрезультатно принявший уже два порошка от желудка, с отвращением занимался тем, что в прежние времена именовалось змеиным словом “политсамообразование”. Он читал свежую газету.

“Дорогие сограждане! Я обращаюсь к вам в трудную минуту. В столице России гремят выстрелы и льется кровь. Свезенные со всей страны боевики, подстрекаемые руководством Белого дома, сеют смерть и разрушения. Знаю, что для многих из вас эта ночь была бессонной. знаю, что вы все поняли”.

— Поняли! — саркастически сказал подполковник. — Посмотрел бы я на вас, ежели бы у вас Белый дом наутро стоял как новенький! Ни хрена бы вы тогда не поняли!

“Эта тревожная и трагическая ночь многому научила нас. Мы не готовились к войне. Мы надеялись, что можно договориться, сохранить мир в столице. Те, кто пошел против мирного города и развязал кровавую бойню —преступники. Но это не только преступление отдельных бандитов и погромщиков. все, что происходило и пока происходит в Москве —заранее спланированный вооруженный мятеж. Он организован коммунистическими реваншистами, фашистскими главарями, частью бывших депутатов, представителей Советов”.

“Экая дрянь получается, —грустно подумал подполковник. —Мэр, подлец, не зря на одного бандита не согласен. Групповуху им подавай! Заставят на старости лет в фашистов играть...”

В кабинет без стука, но с обманчивым выражением усердия и преданности на лице вошел Пыжиков. Следом, заслонясь картинами и не давая себя как следует рассмотреть, ввалился Карпухин. Подполковник в раздражении швырнул на пол газету. Карпухин оттер плечом инспектора и, как пассажир к уходящему поезду, ринулся к столу. На ходу он срывал с картин бечевку, перекусывая непослушные узлы зубами.

Он остановился, налетев на край стола и рассыпав карандаши из письменного прибора. держа в каждой руке по картине, огромный, страшный, он навис над подполковником и, дохнув водкой, хрипло сказал:

— Вот! Покупаете?

Глаза подполковника вылезли из орбит. Пыжиков закрыл лицо кепкой. Стало тихо-тихо.

Тишина напугала Пыжикова больше, чем неизбежный взрыв начальственного гнева. Одним глазом он выглянул из-за кепки и остолбенел. Грозный Шувалов рассматривал картины. На лице его была написана беспомощность такой силы, что Пыжиков невольно залюбовался, как любуется редкими природными явлениями.

Но еще более невероятными были слова, прозвучавшие из уст начальника. Интонации были жалобными, но определенными:

— Да, разумеется... Мы купим у вас эти, гм, картины...

И все завертелось со страшной быстротой. Был вызван Сергеев, Сергеев сбегал за бухгалтером, бухгалтер деловито прикинул так и эдак, предложил провести как наглядную агитацию, потом вдруг вспомнили о цене, художник назвал сумму, Пыжиков упал на стул, у бухгалтера на лбу поползла тяжелая складка, он что-то зашептал подполковнику в ухо, тот согласно кивал и быстро черкал ручкой по бумаге... “Берем-берем”, —сказал Карпухин не торгуясь.

Художник тихо поставил картины у стены и ушел с бухгалтером. Пыжикову показалось, что живописец трезвеет на глазах. Инспектор искоса посмотрел на картины, вспомнил сумму и понял, что видит сон. Ему захотелось крикнуть, но он смирился, зная, что во сне этот номер не пройдет.

Между тем и растерянный Сергеев тоже ретировался, по-опереточному щелкнув каблуками, и Пыжиков остался с подполковником наедине.

— О культуре тоже нельзя забывать! — строго сказал Шувалов, не поднимая глаз. — Даже в наше трудное время. Не согласен, Пыжиков?

— Да нет, товарищ подполковник, все правильно, — сглотнув слюну, поспешно откликнулся Пыжиков. — Нормальные картины!

— Вот и я говорю — удачно, что мы их взяли! — неуверенно сказал подполковник, избегая смотреть в направлении покупки. -Сумма, конечно... — он затосковал и погладил рукой желудок.

“Приснится же такое! —подумал Пыжиков, уже смелее взглядывая на фантасмагорическую мазню. —Наяву бы это, пожалуй, потянуло на тяжкое... с особой дерзостью...”