Люди - народ интересный

Или удовлетвориться захаровским сообщением и поворачивать оглобли? С минуту я колебался, испытывая противоречивые чувства, проще сказать, неловкость… неловкость перед папой и перед собой: быть совсем рядом и не только ничего не добиться, но и ни черта не увидеть- что это за лесной техникум, как учат там гнать смолу, деготь, вар…

Братья не скрывали своего удивления: что я, не верю им? Приема нет-все! Поехали домой! Чего прохлаждаться?

С облегчением я подчинился этой простой логике И лишь я успел расплатиться с парнем, пересесть в захаровскую лодку, как подоспела новая неожиданность: навстречу нам, стало быть, из Котельнича, шел вниз по реке небольшой, чистенький (не чета вчерашнему буксиру) пассажирский пароход. Людей на палубе не видно- не сезон,- но мне вдруг захотелось каким –нибудь чудом стать пусть единственным его пассажиром.! А что, если- дерзко подумал я,- что если махнуть в Сорвижи? Повидаться с моей любимой тетей Саникой ( о ней речь еще впереди, в главе об отце), обновить впечатления об этом живописнейшем месте, где не был с детства? Все- таки моя поездка чем- то завершится, не будет противного ощущения неудовлетворенности таким скоропалительным возвращением домой.

Я поделился этой идеей с Захаровыми. Мы принялись отчаянно сигнализировать руками, веслами курткой, и – о, чудо!- пароход послушно застопорил; братья помогли мне взобраться на его сравнительно низкую корму, мы наскоро попрощались и я отбыл в Сорвижи, проявив таким образом свободу воли и продлив свою самостоятельность.

Меня, разумеется, не ждали, но встретили радостно, особенно тетя Саника, и провел в гостях несколько дней. Первое время погода была прекрасная,я часами гулял по окрестностям или сидел на поросшем густым сосняком и елями высоченном обрыве и любовался рекой, заречьем. Что-что, а созерцать я умел…

Подумывал я и о своем будущем, подумывал не без тревоги: что предпринять, чем заняться до будущей весны? Может, отправиться все же в Москву? Знакомый папе инженер недавно рассказывал, что в столице открылось своеобразное учебное заведение получастного типа- электротехнический институт Каган- Шабшая: студенты не только учатся, они круглый год работают на заводе и по окончании курса становятся инженерами- практиками. Чего же больше? Прекрасно! Остается проверить- если такой завод- втуз не легенда, то как в него можно попасть? Кстати, годы спустя я услышал, что специалист с такой странной фамилией- Каган-Шабшай действительно существовал, но был ли такой институт и что стало с ним дальше- не знаю.

Из Сорвижей я вернулся уже не водой, а сушей: поехал по делам в город муж тети Саники и взял меня с собой. Не обошлось без смешных приключений. За последние дни погода испортилась, дороги от дождей развезло, а ехали мы не только в светлое, краткое, но и в темное время осенних суток, и на каждом ухабе и кособочине крепко спавший Григорий Фомич судорожно хватался за край тарантаса или за облучок и кричал:

-Той, той, той, той!!

Очевидно, ему представлялось, что мы валимся под откос, в овраг, бог знает куда.

В селе Вишкиль, верстах в двадцати от города, мы отдохнули, позавтракали, и к вечеру я был уже дома. Папа еще раньше узнал от Захаровых о результате этой поездки и ни о чем меня не расспрашивал. Незаметно пришла зима, я стал давать уроки математики двум малоуспевающим ученикам, старался не запускать и своих учебных занятий, играл на скрипке, читал- жизнь пошл своим ходом. Честно скажу: это сейчас мне немножко досадно, что я не добрался в ту осень до цели, не познакомился с молодыми и старыми смолокурами. А тогда я об этой поездке быстро забыл. Меня все по –прежнему манило, влекло электричество, я с нетерпением ждал весны, когда мне исполнится, наконец, семнадцать и я отправлюсь в Москву, в Ленинград!

Отец.

Все детство прошло у меня под знаком большой чертежной доски. Сверкающий белизной ватман, мерно двигающаяся вдоль него рейсшина, разнообразные флакончики с черной и цветной тушью, блестящая сталь рейсфедера, циркуля, кронциркуля, еще каких-то заманчивых инструментов, в иное время покоившихся в бархатных ложах роскошной швейцарской готовальни,(привыкнув экономить на всем, считая и наш ежедневный рацион, отец не скупился в своем профессиональном хозяйстве), и, наконец, возникавшие постепенно на ватмане изображения мостов, дамб, плотин- все это восхищало меня и притягивало. Разумеется, мне строго- настрого запрещалось что- либо брать с доски или трогать, но ведь можно было просто смотреть, встав поодаль, чтобы, сохрани бог, не толкнуть, не пролить, ничего не напортить.