Люди неба

– Я не знаю, для каждого возраста попускаются свои искушения. Потому что без искушения не бывает спасения. Когда пень сидит в лесу и ничего не происходит, он не спасается, потому что он пень и неподвижен. А поиск спасения, работа за спасение требует какого-то движения. Движения души, движения тела, терпения. Сказано в Евангелии: «Терпением вашим стяжите души ваши» (Лк. 21, 19). Значит, нужно что-то терпеть, в каждом возрасте – свое. В 30 лет – одни искушения, в 40 – другие, в 60 – это уже третьи, когда глазами бы все сделал, а…

– Духовный путь, который вы прошли, к чему вас привел? Человек, которым вы стали сейчас, чем отличается от того, что был много лет назад?

– Я учусь не хотеть. Не так давно у меня начало получаться. Все, что мы хотим, – мы хотим от своеволия и от себя. А задача монаха – отказаться от воли. А когда ее нет – Бог дает. Не думайте о том, что вам есть во что одеться, посмотрите на птиц небесных, Господь кормит их и питает, взгляните на лилии полевые, Господь так их одевает, что такой красоты больше нет (ср.: Мф. 6, 25–30). Вот наша задача – быть как лилии полевые.

– Сегодня в чем ваша жизнь – монашеская?

– Святейший Кирилл любит повторять: «Бог да душа – вот и весь монах». В организации своей жизни таким образом, чтобы в итоге оставались Бог да душа. Все остальное – это как бы внешние прикрасы монашеского бытия. Посмотрите на келлиотских монахов, скажем, на афонских: никто не знает, что он делает. Ну, есть у него там два ученика, которые видят, что он делает, а что у него внутри происходит, никто не знает – но никто не сомневается. Потому что он монашествует, и монашествует так, как надо. Всегда на Афоне было такое присловье: посмотрим, как будет умирать. Это показатель правильности, праведности всей жизни, монашеской в частности. Как Бог дает человеку умереть – есть показатель того, как он жил. Если он славно прожил жизнь, славно и умрет.

– Никогда не жалели, что у вас нет семьи? Не ощущаете одиночество?

– Нет. Это самое страшное, если монах начинает думать о семье. О детях и так далее. Значит, получается, неудачное решение было когда-то принято. Но поскольку у меня не было встрясок эмоциональных, потрясений и так далее, меня Бог спокойно вел в одну сторону. И привел. Я постригся в 34 года. Наверное, до этого можно было завести семью, и 28 детей, и все, что хотите. Но я же не завел. Здесь, наверное, решение было немножко не мое.

А что такое одиночество? Возвращаемся опять-таки к любимой фразе Святейшего. Бог да душа. Если одна душа, то это одиночество. А монах – это Бог и душа. Никогда один не бываешь. Поэтому я не очень понимаю, что такое одиночество для монаха. Я никогда не один. Эта ситуация меня совершенно не тяготит.

Даниловское кладбище Москвы. Здесь похоронена мать иеромонаха Филиппа, инокиня Ираида. А когда придет время, и он найдет здесь свой последний приют.

– А первое захоронение был мамин брат, младенец, который умер нескольких месяцев от роду в 30-м году. Вот это было первое захоронение. Здесь еще захоронена моя бабушка, помимо прабабушки – мама, тетка, еще одна двоюродная тетка. То есть здесь по женской линии собралась практически вся моя семья.

– Вы часто здесь бываете?

– Как Бог дает. На кладбище надо ходить, с одной стороны, обязательно – и в те дни, когда полагается поминовение усопших. А дальше – как Бог дает, как нужно, так и идешь. Причем, когда нужно не столько тебе, сколько тем, кто здесь лежит. Потому что пока человек поминает, до тех пор и Бог не забывает. И форма поминовения диктуется нам свыше.