Люди огня

За окнами потемнело. На Иерусалим надвигалась огромная грозовая туча. Ханна встала и включила свет — очередное проявление религиозного реформизма.

Говорили о политике, о Храме, об Эммануиле.

— Правда ли, что виновники взрыва в Христианском квартале найдены? — спросила Ханна.

— Да, я собираюсь повесить их на «весах», у западной лестницы. Там как раз четыре арки. — Я посмотрел на хозяев и понял, что сказал что-то очень некошерное. — Это оскорбит еврейскую общину, или вас шокирует сам факт публичной казни?

— И это тоже… Понимаешь, Храмовая гора — святое место, — Арье явно хотел выразиться как-нибудь помягче.

— Хорошо, найду другое.

— И публичные казни у нас тоже не приняты.

— Это уж извините. Я просто хочу добиться мира на вашей земле.

— Такие меры не всегда помогают.

— Да ладно вам! Я это уже проходил. При последовательном и систематическом применении очень даже помогают. И ваш Рамбам относится к ним весьма положительно.

— Рамбам писал в двенадцатом веке, — заметил Арье.

— Люди мало изменились.

— Тише! Посмотрите за окно! — Ханна встала со своего места.

За окном была тьма. Густая и непроглядная. И тихо-тихо, словно все вымерло.

В стекло словно что-то ударило. Грузное тело чудовищного невидимки. Свет мигнул и погас. Раздался грохот, который перешел в оглушительный непрерывный гул. За окном засверкало, словно кончился старый фильм и прокручивали пустую кинопленку.

Мы вскочили и замерли метрах в двух от окна — ближе подойти не решились.

Я вспомнил Москву, свое заключение на Лубянке, странную грозу.

— Ураган.

Ханна обеспокоенно посмотрела на меня:

— У меня дети в синагоге.

Грохот был такой, что заглушил раскаты грома. За окнами встало алое пламя, задрожали стекла. И все стихло.

Пошел дождь.

Мы вышли на улицу. Моя машина лежала кверху пузом и догорала. Вокруг были разбросаны обгоревшие куски металла.

— Суббота тебя спасла, — сказал Арье.

А мне надо было спасать моих людей. Шоферу уже не помочь. Среди охраны было несколько раненых. В саду Ханны выкорчевало деревья и с дома сорвало кусок крыши.

Ханна с Арье бросились оказывать пострадавшим первую помощь. Я звонил в «Скорую».

«Линия перегружена».

— Еще бы!

Позвонил Марку.

«Линия перегружена».

Плюнул. Позвонил еще.

Капитан моей охраны пытался сделать то же.

— Что случилось с машиной? — спросил я.

— Молния. Бензобак взорвался.

Я поморщился.

— Позвони в полицию. Отдел по борьбе с терроризмом. Пусть поищут остатки того бензобака.

До «Скорой» я дозвонился минут через двадцать. Ехали они еще сорок. Один из моих людей не дожил.

— На улицах пробки. Движение перекрыто, расчищают завалы.

Я не стал упрекать. Мне по-прежнему регулярно приходили графики Варфоломея. Задранные вверх кривые катастроф. По его данным, более процента самолетов не долетали до аэродромов, в частности из-за природных катаклизмов. По авиакатастрофе в день на крупный город. Авиакомпании сворачивали деятельность. Я знал, что Эммануил тут ни при чем: властелину Империи было крайне невыгодно ее разделение. Транспортная проблема изолировала страны, раскалывая его гигантское произведение. А значит, это еще одно доказательство того, что он не всесилен. «Скажешь ли тогда пред убивающим тебя: „Я бог“? Ты же человек, а не Бог» [136].

У нас в Иерусалиме было поспокойнее. Я даже удивился, что за четыре месяца здесь ничего не случилось, кроме слабого землетрясения весной. И вот, дождались.

Остатки взрывного устройства в моей машине так и не нашли. Оставалось поверить в молнию. Впрочем, если молнии бьют почти непрерывно — почему бы одной из них не угодить в мою машину?

Разрушения в городе были не очень велики, хотя и серьезнее, чем в Москве два года назад. Общее количество жертв не превысило двух десятков человек. «Суббота спасла»: в основном население сидело по домам и синагогам. Легко отделались.

Утром, первого элула, меня разбудил звук, живо напомнивший мне Индию. Спросонья я решил, что я в каком-нибудь индуистском храме и пуджари трубит в раковину. Потом мне объяснили, что это шофар, бараний рог, и в него будут трубить весь месяц, каждое утро, кроме субботы. Шофар даже не трубит — он ревет: печаль, мольба, зов. Зов неба или призыв к восстанию. Или военный сбор. «Первый ангел вострубил…» Думаю, что в шофар.

В начале элула (то бишь в середине августа) была произведена казнь участников покушения. Я прислушался к Арье и сменил место. Их повесили у Дамасских ворот.

В тот же день я решился навестить Терезу. Не был у нее более месяца.

Через неделю после того памятного допроса я выписал из Италии скрипку Страдивари и послал ей. В качестве компенсации за моральный ущерб. Впрочем, знал, что это не поможет.

Ее невольное признание пригодилось. Следы Илии отыскались в монастыре Мар-Саба (то есть Святого Саввы), в пустыне к юго-востоку от Иерусалима, хотя его самого там уже не было. Я посылал туда Марка и Матвея. Монахов заставили принести присягу Эммануилу и всех допросили. Илия там был, но покинул обитель более месяца назад. Куда отправился? Клялись, что не знают. По крайней мере те, кого мы отловили. Там пещер полно. Но ничего, найдем, я уверен.