Люди огня

Все монархии, которые были свергнуты, пали из-за нерешительности монархов, обленившихся и разнеженных за годы правления. Я — простой человек и за три года с Эммануилом облениться не успел, да и не было возможности. Так что извините.

Революция в чумном городе смерти подобна! Хаос сейчас хуже любой власти. В этом я был солидарен с Эммануилом — не зря же я ему служил. Были, были точки соприкосновения! И последний свой приказ я бы отдал, даже если бы Эммануила надо мной не было.

Раздался звонок. Марта. Глухой, спотыкающийся голос.

— Они прорвались.

Грохот. Тишина.

— Отступайте к Новому крылу! — гаркнул я, но, по-моему, меня никто не услышал.

Отключился, попробовал перезвонить — глухо. Обернулся к одному из телохранителей, Паоло, кажется.

— Идите в Новое крыло и доложите обстановку. Постарайтесь не пустить их дальше Апостолической библиотеки.

— Сеньор Болотов, здесь есть подземный ход к железнодорожному вокзалу. Вас выведут.

— К черту! Я здесь не затем, чтобы спасать свою жизнь, когда страна погружается в хаос. Делайте, что вам приказано!

— Слушаюсь!

Я увидел преданный блеск в его глазах. Никогда не считал себя харизматическим лидером (куда мне до Эммануила!) — а вот на тебе!

Сказать, что мне была безразлична собственная жизнь, было бы чудовищным лицемерием. В любом случае я предпочел бы смерть менее брутальную, чем под ногами толпы. «Если кто-то спросит, боюсь ли я смерти, я отвечу — конечно, боюсь» [148]. Но я вошел в азарт. Тот благотворный азарт, что всегда меня спасал и позволял выходить живым из таких ситуаций, что я сам себе удивлялся.

Раздался далекий грохот. По-моему, сломали дверь. Потом звонок.

— Новое крыло сдано! — задыхающийся голос Паоло. — Они в Апостолической библиотеке.

Шум приближался. Снова звонок. На этот раз Анджело.

— Оборона прорвана. Бронзовый портал пал.

Шум сменился ударами в дверь — ту, что направо от алтаря, под ладьей Харона. Двери здесь что надо, дубовые. Но и дуб поддается. Это уже не первая дверь. Я бы не чувствовал себя в безопасности, даже если бы она была из свинца.

Я стоял перед Христом-Судией на фреске Микеланджело, и казалось, что в капелле больше никого нет: я и он. Христос в золотом сиянии, так похожий на Эммануила.

Кто такой Эммануил в системе Тейяра? Статистическая ошибка? Бог сотворил существо, слишком великое и в замысле своем совершенное, чтобы не допустить чудовищной погрешности. А может быть, эта погрешность и есть свобода? Даже если Богу известны все волновые функции всех частиц, он не обладает совершенным знанием мира. Неопределенность. Волновая функция дает только вероятность обнаружения частицы в данной точке, а большего знать невозможно.

Мысли неслись с бешеной скоростью. Но не так! Не в том направлении! Думай о том, как спастись!

— Откройте двери! — кричали с той стороны. — Выдайте наместника!

Один из моих телохранителей уже было двинулся туда, и я было проводил его презрительной улыбкой, но тут раздались выстрелы.

Удары в дверь стали реже, потом вдруг резко прекратились.

— Это полиция! Все живы?

Я обернулся к телохранителю, который собирался меня предать.

— Открывай!

В капеллу ввалились полицейские.

— Сеньор Болотов, с вами все в порядке?

— Со мной да. Жертв много?

Полицейский кивнул. Я покусал губы.

— Что же вы медлили с газом?

— Уже работаем. Площадь практически очищена.

— Бронзовый портал?

— Наш.

— Спасибо за службу. Пойдемте!

Мы шли мимо перевернутых столов и испорченных пулями росписей Апостолической библиотеки. Кровь на начищенном паркете, отражающем позолоту потолка. Раненые и убитые.

— «Скорую» вызвали?

— Да, да.

«Дети Господа». Тела, изуродованные толпой, словно пропущенные через каток. Сломанные конечности, синие от побоев лица — кровавое месиво. И другие, со следами от пуль — мятежники.

Я нашел Марту у выхода во Двор Пинии. Она лежала ничком. Узнал по белым волосам. Перевернул. При жизни она была, пожалуй, красива. Я никогда не испытывал к ней симпатии, но она умерла за меня. Почти как Николь. За меня, из-за меня — неважно!

Я удержал власть и почти не испытывал угрызений совести по поводу жертв. Если бы я проявил слабость — было бы хуже. Революционеры не понимают одного: если до революции хлеба не хватало — после его вообще не будет. И начнутся казни якобы спекулянтов, а на самом деле белошвеек и сапожников с парой представителей свергнутой власти, подмешанных к приговоренным для солидности.

Войска подошли через полчаса после того, как все было кончено. Но я их оставил. Моя власть держалась на танках на улицах и «черемухе» наготове.

Через неделю пришло финансирование от Эммануила. Расщедрился все-таки! Конечно, жаль терять Рим. Рим — это вопрос престижа.

Теперь я мог закупить провизию и лекарства, и у моей власти появилось еще одно, к сожалению, недолговечное основание. Деньги имеют свойство быстро кончаться.

Одновременно с траншем от Эммануила пришло письмо. Если отбросить назидательный стиль, смысл его сводился к одной фразе: «Ну что, огреб?» Огреб! Я проупрямился до июля и открыл церкви. Эпидемия шла на спад. Она унесла четверть населения города.