Люди огня

Был праздник. В синагогах читали книгу «Руфь». Мы с Арье и Марком на троих распили бутылку французского коньяка. Я был настолько расстроен, что дал уговорить себя на потребление напитка крепче двадцати градусов.

Арье был религиозным либералом, и к кашруту[70] относился творчески. Его сестра служила раввином в одной из реформистских синагог.

Но пьяницей он не был и потому трепался. А возможно, просто понимал, что я не выдам, а Марк тем более.

Марку денежная реформа была совершенно по фигу. Он был настолько предан Эммануилу, что не боялся порабощения. Но наушником не был никогда.

После коньяка я потащился к Терезе трепаться. Она встретила скептической улыбкой мой явно нетрезвый вид.

Я усмехнулся. Святая должна быть выше того, чтобы возмущаться тем, что пьяный мужик пристает к ней с разговорами.

Она и не возмущалась. Сдержанно спросила:

— Время предъявило новый аргумент?

Я кивнул и плюхнулся на стул.

— Эммануил предъявил.

— «Множество золота и серебра и шелковые одежды не принесут никому пользы во время сей скорби», — процитировала она.

— Мар Афрем?

Она кивнула.

— «И он сделает то, что всем, малым и великим, богатым и нищим, свободным и рабам, положено будет начертание на правую руку их или на чело их, и что никому нельзя будет ни покупать, ни продавать, кроме того, кто имеет это начертание, или имя зверя, или число имени его[71]».

Я проследил за ее взглядом. Она смотрела на мою руку. Там чернело «Солнце Правды». Я поднял голову:

— Натяжка!

— Возможно. Но очень небольшая.

— Надеешься меня спасти? — я сам не заметил, как перешел на «ты».

— Надеюсь.

— Я зашел слишком далеко. Кто бы ни был Эммануил, возвращение для меня невозможно.

— Это хорошо, что ты так думаешь. Это значит, что оно возможно.

Я осмотрелся. Я приказал директору тюрьмы дать ей все, что она попросит. Но прибавилось только несколько книг и настольная лампа. Не его вина. Не попросила.

Я ее холил и лелеял. Я берег ее, как бабочку коллекционера Фаулза. Только моя бабочка была лучше. Она была не пуста.

Я старался, чтобы Эммануил поменьше о ней знал. К счастью Господу было не до того. Он счел свои дела в Африке незавершенными (несколько южных государств сохраняли номинальную независимость) и после Шавуота помчался обратно, пообещав вернуться к Еврейскому Новому Году (то бишь где-то в сентябре). Дварака, едва приземлившись, опять взмыла вверх. Летающий остров на краткий миг вновь закрыл небо над Иерусалимом и его тень заскользила по Иудейским горам.

Перед отъездом, на второй день Шавуота, Господь устроил очередной пир с Силоамским вином. Я уже понял, что эти пиры имеют смысл Эммануилова причастия. Вовремя. Я уже начал испытывать синдром абстиненции. После пира мне полегчало, и я списал свои сомнения на вышеупомянутый синдром.

В июне мы с Марком и Матвеем отметили двухлетие нашей службы Эммануилу, распив бутылку «Clos de Vougeot». Марку этого показалось мало, и он до рассвета хлестал водку с охраной.

Следствие по поводу покушения на меня продвигалось вяло, как всегда в случае заказных преступлений и террористических актов. Я слегка давил по этому поводу на Марка, Марк на следователей.

Дыры от пуль добавляют злости. К тому же покушение ограничило мне свободу передвижения. Какое удовольствие ездить по Иерусалиму в бронированном автомобиле? Я люблю ходить пешком.

Однако квартал Меа Шеарим я все-таки посетил и насмотрелся на длинные сюртуки и черные фетровые шляпы в жару сорок градусов. Ультраортодоксальные евреи явно не имели отношения к покушению. Их несколько смущало отсутствие Илии в команде Эммануила (и вообще в Иерусалиме), но это не было главным. Если Эммануил восстановит Храм и возобновит жертвоприношения — они простят ему и Илию, и осла — я в этом не сомневался.

А в начале июля я прихватил охрану и прошелся по Виа Долороза. Это было делом куда более рискованным, поскольку часть Крестного Пути проходила по Мусульманскому кварталу Старого Города. По последним данным следствия ниточки вели все же к «Исламскому джихаду». Среди христиан находились неутомимые проповедники вроде Терезы, но они вряд ли были способны взяться за оружие с оптическим прицелом и поиграть в снайперов. Уж скорее люди, увлеченные их пропагандой.

Солнце жгло нещадно. Сомнительное удовольствие этой прогулки усугублял бронежилет, надетый мною по настоятельному требованию охраны. Я понял, что такое тащить в гору крест по такой погоде. Правда в месяц нисан обычно бывает полегче, но и тогда случается хамсин, раскаленный ветер из пустыни Негев, и температура поднимается до сорока градусов.

После Четвертой остановки, где по преданию Иисус встретился с Марией, мы завернули в ресторанчик Абу-Шухри. Здесь было довольно сносно, по крайней мере гораздо прохладнее, чем на улице. Заказали хумус: отваренный турецкий горох с пряностями и чесноком. Охрана заняла четыре столика вокруг меня и с удовольствием кормилась за казенный счет. Вина было полно, и приличного, но я не решился на него в такую жару и заказал чего-нибудь прохладительного. Охране тем более было не положено. Подали апельсиновый сок.