Люди особого склада

Я прилег у бугорка, заросшего густой травой. Над головой изредка посвистывали пули, но я не мог покинуть это место, пока из рупора доносился голос родной Москвы. Незнакомый мне худощавый человек теплым, понимающим взглядом посмотрел на меня; он напряженно слушал, приподняв голову. Видно было, что человек этот туговат на ухо. Его глаза светились непоколебимой решимостью, и весь он, казалось, был проникнут только одним желанием — услышать и запомнить все до единого слова.

Справа и слева от нас стремительно перебегали бойцы последней заставы. Они с разгона припадали к земле — в борозду или в густую зелень давно не полотых огородов — и, передохнув минуту, бежали к реке.

— Танки фашистские, — сказал стрелок, прилегший рядом с нами. — Надо скорей переправиться.

Его слова почему-то не вызвали страха ни у меня, ни у моего соседа. Только сознание суровой необходимости заставило нас покинуть свои места. Оставалась, возможно, одна последняя минута, и надо спешить.

— Все силы народа — на разгром врага! — донеслись слова из рупора.

Вслед за стрелком мы добежали до прибрежного лозняка.

Человек, который вместе со мной слушал радио, раздвинул молодую поросль, ступил на песок. Стрелок уже собирался броситься вплавь.

— Пойдемте со мной! — тоном приказания сказал он и посмотрел сначала на бойца, потом на меня. — Нечего лезть в воду с винтовкой и патронами, тут у меня где-то должна быть лодчонка… Правда, она на одного человека рассчитана, но то в мирное время, а теперь переедете и вдвоем, река наша добрая и ласковая для своих людей.

— А вы разве не с нами? — удивленно спросил боец.

— Я-то, известно, с вами, — горько усмехнувшись, ответил человек, — но пока что останусь здесь. Останусь, погляжу на него, проклятого, посмотрю, насколько он изменился с восемнадцатого года и какой величины дубина нужна, чтобы бить его.

Я крепко пожал руку моему случайному соседу и на прощание сказал:

— Поверьте моему слову: мы тоже далеко отсюда не уйдем, мы будем с вами!

IV

В первой половине июля 1941 года в области оставались частично неоккупированными Старобинский, Любанский и Стародорожский районы.

Через несколько дней из Березино мы переехали сперва в Мозырь, а потом — в полесскую часть своей области, откуда должны были осуществлять руководство районами.

Из Мозыря я связался по телефону с секретарями ЦК КП(б)Б. Они подробно расспрашивали, как мы подготовлены для работы в подполье, как чувствуем себя, и подтвердили данные ранее указания.

— Желаем вам счастья и успехов, — сказали на прощание товарищи. — Центральный Комитет Коммунистической партии поручает вам выполнение очень ответственной задачи. Помните, что каждый ваш шаг должен быть всесторонне и глубоко продуман.

Мы выехали в районы. Кроме секретарей обкома, с нами поехали Роман Наумович Мачульский, Алексей Георгиевич Бондарь и секретарь Слуцкого райкома партии Александра Игнатьевна Степанова. Мы пока что передвигались на машинах, а потом, когда это стало невозможным, пошли пешком. Все стремились скорее прибыть на место. Обстановка менялась с каждой минутой. Там, где сегодня не было врага, завтра он мог быть. Мы не могли и не имели права медлить; чем быстрее начнем подпольную работу, тем больше шансов на успех.

Взяли направление на Калинковичи. Дальше через Азаричи предполагали пробраться глухими, не занятыми врагом проселками в Октябрьский и Любанский районы.

Навстречу нам двигались войска и техника — проехать было нелегко. Но шофер Войтик, должно быть предчувствуя, что ему скоро придется расстаться и с машиной и со своей профессией, проявлял чудеса мастерства. Он петлял между встречными машинами и подводами с быстротой птицы, иной раз машина становилась на ребро, однако нигде не сбавлял скорости. Со мной ехали Мачульский, Бондарь и Степанова.

— Ты, я вижу, и без войны переломаешь нам кости! — пошутил я.

— Машина должна выдержать, — громко ответил шофер, — а за себя ручаюсь.

Другая машина не отставала от нас. В ней были Варвашеня, Брагин, Бельский, Свинцов и Бастун.

На окраине Калинковичей остановились, чтобы разузнать дорогу. Машины загнали в вишняк, а сами вышли, прилегли на траве и закурили. Я рассчитывал найти кого-нибудь из районных работников, посоветоваться и, может быть, взять проводника.

На низком пеньке недавно спиленной вишни сидел старик и хмуро поглядывал на большак. Ему было лет под семьдесят. Из-под рыжей, выгоревшей на солнце кепки на тонкую жилистую шею свисали пряди седых волос. Глаза маленькие и прищуренные.

Почуяв дымок от наших папирос, старик подсел ближе к нам, вынул трубку, а потом уж поздоровался. Вид у него был спокойный, даже как будто ко всему безразличный. Можно было подумать, что его не интересовало, кто мы, откуда и куда едем. Вишняк был во многих местах поломан, трава примята — видно, не проходило и часу без того, чтобы здесь не останавливались машины.

— Нет ли у вас огонька, товарищи начальники? — ровным, независимым голосом спросил старик. На слове «начальники» он намеренно сделал ударение.