Люди ПЕРЕХОДного периода

Так вот, снова про двух идиотов, про нас. Кто бы мог подумать, включая Еленочку, что как только покинем его армянские владения, Ашот наберёт эту Рыбу и вывалит ей всё как есть. В этом и была суть нашего общего промаха: следовало сперва проверить их связи, пробить на совместные дела и вызнать контакты. А уж только после этого идти и открывать свой поганый рот. Ну, Елена ладно — искренне, допустим, заблуждалась. Думала, раз друзья они были и подельники, то врагами не были никогда. Один армян сгорел, другой — остался с мыслью отмстить за всю диаспору. А вышло, что как-раз и были, к тому же страшными, типа один против всех и все против одного, как королевские мушкетёры в книгах французского классика-отца, которые извечно противостояли каждый всякому и подсиживали друг друга, хотя и пили заодно, и гуляли, и клялись как последние черти в вечной дружбе друг другу, а также кубку, клинку и лучшим красавицам.

Но об этом мы узнали уже гораздо поздней, на краснокаменской зоне, от Черепа, который, к нашему удивлению, оказался тем самым до поры до времени неизвестным нам Гамлетом и держал всю зону, смотрящий был, в законе. Он же, узнав про такое, пообещал оба черепа обеих мам, Рыбиной и Ашотовой, от внутренностей освободить, бок о бок в одно совместное очко поместить и пользовать по нужде. Очень злой был, вы бы видели его. Но всё это он говорил, правда, до того ещё, как утратил власть и сделался никем. Впрочем, об этом ещё скажу.

Короче. Два дня выжидали, как Еленочка и просила. Но, если честно, практически уже были уверены, что по линии этой опаски — отбой. Что сработал наш упреждающий визит, и Рыбе теперь не до этой кухонной ерунды — себя бы спасти после того, что стало известно горячим армянским пацанам про её неблаговидные поступки и дела.

И был потом день третий. Сидим, по сторонам сечём, ищем любой подвох с любого края. Стволы наготове, сами сверху, на десертных антресолях, для обзора вниз и по бокам, включая набережную. Нам — покушать, кофе, всё такое, приносят как по расписанию, начиная с момента явления Германа в стенах заведения и до самого финала его работы.

А потом был день четвёртый. И ниоткуда ничего. Елена приходит, улыбается нам, говорит, снимаем засаду, пацаны, всё было пустое, всё бла-бла, пришла, подурковала, излилась желчью и отвалила. Она такая, Рыба, ей главное в напряжении держать, а что до дела, так, видно, тысячу раз подумает ещё, стерва.

Ну мы с братом тоже в ответ поулыбались, покушали в последний раз от Германа и его кухни и двинули к себе, до первой пятницы другого месяца.

А назавтра, ближе к бизнес-ланчу, — звонит. Голос резкий, порывистый, на срыв. Кричит, немедленно приезжайте, на Германа покушение было!

Мы, само собой, дела побросали, стволы под ремень, кинулись на набережную. Хотите верьте, хотите нет, но лично я будто крик собственной сестры услыхал, так всего меня болью невероятной от этого крика прошибло. Она ведь на самом деле дико любила Германа своего, как ненормальная. Хотя и строгая, и деловая, и сдержанная в обращении. Я ещё подумал, что если Петька хотя бы раз не так на неё поглядит в женском смысле её натуры, то в этом случае я уже непременно вмешаюсь и не позволю ему даже мечтать в её святую сторону, вот так.

В общем, принеслись мы в тот страшный день, она нас на улице встретила, чтобы в машине разговаривать, такая уж была упёртая, никак не хотела мужа своего в дела эти втаскивать, ни по какому. Глаза уже сухие, хотя видно, что недавно ещё были мокрые, но остались уже одни только стянутые вокруг самых уголков мелкие морщинки. Держится. И говорит:

— Вот что, Петя и Паша, менты пускай сами по себе работают, я им не собираюсь ничего объяснять, не верю и не хочу никакого их участия в этом деле. А с остальным сами разберёмся, тем более что знаем, где и концы искать, и начала.

Петька осторожно так интересуется, с непривычной раньше деликатностью:

— Лен, а что такое вообще, как произошло-то?

Она головой покачала, волосы непослушные поправила, лоб растёрла себе туда-сюда и отвечает брату моему:

— Наверное, пасли его. Он сегодня раньше приехал, без меня. Кроме него, всего один человек внизу был, Костя, бармен наш, прибирался, он на двух ставках у нас, остальные не подошли ещё.

— И чего? — спросил я, дрожа от волнения. — Кто ж на него покушался, когда, как?

— Он прошёл почти сразу вслед за ним, — сказала она так, будто была тому свидетелем, — осмотрелся и прошмыгнул вниз. Герман в это время у плиты находился, у вытяжного шкафа. Думаю, включал его, чтобы протянуть помещение, он каждый раз с этого начинал.

— А второй где был, бармен этот? — участливо спросил Петька, чтобы как-то обозначить своё неподдельное внимание к печальному событию.