Люди ПЕРЕХОДного периода

Вытяжка вдруг умолкла, но через пару-тройку секунд вновь загудела. И я догадалась, вся картина тут же нарисовалась в моём воображении. Герка услышал что-то, что показалось ему странным, и на какое-то время просто выключил вентилятор, чтобы проверить свои ощущения. Затем, ничего не обнаружив, вновь воткнул тумблер на крайнее положение. Это было — ничего, пусто, дыра от свежеиспечённого десертного бублика с маком, изюмом, орехами и пудрой, которые нередко заказывал наш постоянный клиент Витёк на вынос, для своей прыщавой дочки. Но дырка эта была, и она никуда не девалась, просто в этот раз её уже нельзя было потрогать, теперь я это знала точно. Кроме того, всё это означало ещё и другое, не менее для меня важное. И прежде всего — что звук проходит, в принципе, что человеческое ухо способно его засечь. Другое дело, что обратная связь, похоже, возможна лишь со своим параллельным, это к гадалке не ходи, и так ясно. А моей параллельной, Ленке Веневцевой, если уж на то пошло, не́ хрена делать около вытяжки, это не её рабочее место, в том смысле, что никогда я туда лишний раз не казала и носа, и так вечно было некогда, то одно, то другое: там же со всеми делами отлично управлялся мой муж, шеф-повар, истинный хозяин и распорядитель всех дел по нашему полуподвалу.

Хотелось плакать, но я уже отлично понимала, что нет резона даже начинать: слёз всё равно из оболочки не выдавишь, только нервы себе истреплешь. Впрочем, о нервах как о таковых тоже говорить не приходится, их как не было, так и нет, из ничего и будет ничего: пустота, иллюзия, вакуум, пшик!

Как только я успела об этом подумать, едва-едва зацепив краем мысли, в тот же миг тьма, заполнявшая эту невидимую изнутри рубку, куда-то делась, ушла, и взамен ей тут же образовался гораздо более привычный зрению тёмно-светлый колер, присущий моей домашней туманности. Твёрдо-мягкое под ногами вновь обратилось в хрустящий наст из веками слежавшейся пыли, а воздух, ещё надавно овевавший полы моей хламиды, разом перетёк в пустотную субстанцию, собранную из ничего. И снова не было границ видимости, поскольку зрение моё, как и прежде, упиралось в седоватую муть, и что было за ней, что начиналось или заканчивалось вне её неодолимых рубежей, сказать бы я опять не взялась.

Я двинулась, как и прежде, прямо, не думая, куда иду и на кого выйду. Однако чуда не произошло, ничто не изменилось в этом странноватом мире. Вскоре впереди забрезжил слабенький свет, и я пошла прямо на него, не испытывая никаких ожиданий. Я и так знала, что это работает подсветка глаз моей наперсницы Венеры Милосовой. Да и на кого ещё могла я так безутешно напороться в этой забытой Богом местности.

— Поздравляю, подруга! — этими словами она встретила меня, сидя на пыльном песке.

— С чем? — не поняла я, не выказав в ответ ни особой радости, ни любого иного ясного чувства. Конечно, и то хорошо, что у меня хотя бы была она: это, по крайней мере, лучше, чем вообще ничего. Но в сравнении с тем, через что я недавно прошла, радость от этой встречи всё равно была несравнимо меньше, чем можно было бы рассчитывать.

— Как это? — удивилась Венера. — Мне шепнули, ты уже на третьем обороте, сразу скаканула, через собственную голову! — Лицо её выражало намёк на ответное удовольствие из-за этой удивительной новости, но самих глаз рассмотреть было невозможно из-за включённых подсветок. Кроме того, лёгкую оторопь от случившегося некоторым образом выдавал и её голос, который так и не сумел противостоять чувству лёгкой, но необоримой зависти.

— А разве так возможно? — удивилась я, не зная, как мне теперь правильно себя вести: то ли откровенно радоваться, то ли проявить сдержанность в присутствии равной. И потом, чему радоваться, тому, что тебя так и не услышали? И наверняка никогда больше не услышат?

— Ну-ка тряхони спиной, вот так, — она дёрнулась всем телом под холщовкой, так, чтобы основной напор пришёлся на виртуальный позвоночник.

— Зачем? — не поняла я.

— Для проверки, — пояснила Венера, — запалится или откажет?

Я вытянула спину кошкой; так частенько делал наш с Геркой Парашют, особенно когда у него было хорошее настроение и он ластился к моему мужу, ежедневно таскавшему для него не утилизированные ещё остатки еды из «Шиншиллы». Что-то хрустнуло, и лицо моё осветилось снизу двумя скрытыми от глаз источниками освещения.

— Ну вот, — разочарованно произнесла моя проводница в мир надземных грёз, — так я и думала, что правильно тебя поздравила, по делу. Не обманули меня в ухо, получается. — И пристально впёрла глаза мне в оболочку: — Интересно вот только, за какие такие коврижки одни тут, понимаешь, годами горбатятся, а другим сразу выпадает всё и через две головы. Тебя, если на человеческий ранжир перевести, сразу с рядовых где-то в серёдку промеж старлея и капитана на погон втиснули. Я-то своё хотя бы послужила, а ты — не слабо?