Люди переменились

Георгий, тяжело шагая, прошел мимо них. На куске брезента лежал, обратив лицо к небу Стоян Влаев. «Вот он уже избавился от усталости», — мелькнуло в голове у Георгия. Он задумался. Что делать с трупом? Нет времени рыть могилу, да разве выроешь ее в мерзлой земле. Оставить так нельзя. Найдут, отрубят голову, чтоб награду получить. Подошел Мишо Бочваров и разжал руку мертвеца, сжимавшую винтовку.

— Он все тосковал, по семье, по нашему селу, — сказал Мишо.

— А где ваше село? — машинально спросил Георгий, напряженно думая о другом.

— А вот там, под нами, — ответил Мишо указывая рукой вниз. Потом он поднял винтовку Стояна и ушел. Георгий напряженно размышляя, даже не взглянул туда, куда показал Мишо. Что делать со Стояном Влаевым? Пока тот был жив, дело было ясное — нести его, и все. А теперь?

«Случается, что будучи не в силах унести раненого, товарищи добивают его. А тут, как быть?» — спрашивал себя Георгий. Голову его словно стянуло железными обручами, на лбу выступила испарина.

— Вот что сделаем… — облегченно вздохнул Георгий и отошел. Подозвал двоих партизан и отдал им какое-то распоряжение…

Мишо Бочваров молча вдыхал родной воздух. Георгий Ваклинов подсел к нему.

— На село смотришь?

— Темно еще, а я вижу его как днем, — ответил Мишо.

— Не дожил до победы наш Стоян.

— Он так мечтал умереть в бою!..

— Смотри, огонек вспыхнул, как тюльпан во тьме. Скоро рассвет, — сказал со вздохом Георгий и повернулся в ту сторону, где лежало тело Стояна Влаева. Там что-то делали двое партизан.

Помолчав немного, Георгий сказал:

— Невзгоды ныне — что влага для посевов; чем больше накопится, тем лучше, чем горше нам сейчас, тем радостнее будет всем, кто придет вслед за нами…

Мишо посмотрел на него вопросительно: не к нему ли это относилось?

Двое партизан прошли мимо. Один из них что-то держал в вытянутых руках.

— Что это такое? — спросил Мишо и глаза его округлились.

Георгий даже не взглянул на партизан.

— Это голова Стояна Влаева, — спокойно оказал он.

На скулах Мишо заиграли желваки, в груди словно что-то оборвалось.

— Уйдем отсюда! — сказал он, поднимаясь.

— Погоди! — Георгий удержал его. — Я тебе еще не сказал всего. Тверже надо быть, Мишо… Нам еще не то предстоит…

Мишо озираясь смотрел то на родное село внизу, то в ту сторону, где лежал обезглавленный труп Стояна Влаева.

— Тяжел наш путь, но мы должны идти по нему до победы.

Мысли путались в голове Мишо.

— Но мы говорили о другом, — продолжал Георгий, — о другом говорили, — повторил он. Он вгляделся в бледное лицо Мишо и подумал о том, что щадить человека — тоже не всегда хорошо. Пожалел, что время, щадить человека еще не настало. Настанет оно после победы.

— Твоя жена месяц тому назад…

— Что с ней? — подался Мишо к командиру.

— Сошла с ума.

— Ты окажи прямо: убили ее!

— Только душу убили.

Приходится сказать, все что известно.

— Полицейский какой-то, родом из вашего села, изнасиловал ее.

Мишо поник головой.

— Я не хотел говорить тебе об этом, — продолжал Георгий не глядя на него, — потому что далеко мы были от этих мест. Сейчас ты, как говорится, у порога дома, пора все тебе сказать. Мы или закалимся, как сталь, или согнемся. Другого выбора у нас нет.

— А ребенок? — спросил Мишо, широко раскрыв глаза.

— Еще один огонек загорелся, — тихо произнес Георгий Ваклинов и встал. — Вставай! — раздался его голос над головами спящих партизан.

Вереница партизан снова растянулась по каменистому голому гребню.

С сизого неба серебряными струями пролилось утро. Отряд стал на привал. Партизаны, выделенные в дозор, разошлись по своим местам.

— Раздай кукурузу! — распорядился Георгий.

Горан развязал сухарную торбу, отсыпал всем по пригоршне кукурузного зерна. Они показались голодным партизанам слаще всякого лакомства. Жалели только, что слишком мало, чтобы насытиться. Те, кто уже съел свою порцию с завистью глядели на товарищей.

Солнце озарило белые горные кряжи. Потеплело. В лесу словно повеяло весной.

Прозвучал тихий свист дозорного. Партизаны сжали в руках винтовки, тревожно вслушиваясь в голоса, доносившиеся с дороги. Одни голоса глохли, их сменяли другие. Так, с перерывами, продолжалось весь день.

*

Рано на рассвете Иванка, жена Стояна, проводила двоих партизан, принесших ей страшную весть. Все было кончено. Не о ком больше тревожиться. В узкую улицу вливался светлый поток утра. Дома и деревья последними освобождались от мрака. Иванка затворила калитку и шаги ее глухо прозвучали по мощенному булыжником двору. Сколько она воевала со Стояном, все надеялась, что удастся заставить его сойти с той дороги, по которой он шел, что они наконец заживут с ним как все люди. А теперь его нет, нет и этой надежды. Ноги у нее подкосились, грудь сдавило. Она опустилась на закопченный фундамент дома, охватила голову руками и тихо запричитала: