Люди переменились

— Успеем, сбегаю за телегой.

Трифон Бияз и еще двое мужиков, взяв грабли и деревянные вилы, вышли на улицу. Вскоре подъехал Недко и они укатили. Когда они вернулись обратно, во дворе было уже пусто, люди попрятались. Черная туча уже стояла над селом, роняя первые крупные капли. Едва успели перебросить сухую люцерну в сарай, как полил дождь. Стоя под навесом мужики тихо переговаривались.

— Тяжело ему было расставаться с жизнью.

— Еще бы, молодой ведь…

— Жить бы ему да радоваться…

Вспыхивали молнии, удары грома рвали воздух. Но скоро посветлело. Дождь поредел и совсем перестал. Протянув лучи с омытого свежего неба ласковое солнце сушило лужицы во дворе. Вымахнувший чуть ли не вровень с плетнем репейник стряхивал последние капли.

*

Пришел священник. Белая рука, высунувшись из парчового рукава, помахивала кадилом. Сгустился запах ладана и нагретого воска. Четверо мужиков подняли гроб и понесли. Вагрила как привязанная двинулась за ним. На крыльце она словно очнулась, огляделась по сторонам. Ничто не изменилось, все было таким как прежде. «И шелковица такая же как и была!» — ужаснулась Вагрила. Как все вокруг смогло остаться незыблемым, когда она сама так быстро переменилась? Гроб удалялся. Она поняла, что не может остановить его, как и горе ее не может омрачить солнце, изменить шелковицу, небо и двор…

— Матушка, прибери меня! — закричала она, заламывая руки.

— Под руки ее, под руки… — засуетились вокруг нее.

Толпа снова наполнившая двор медленно вылилась на улицу. Будто падая с неба раздавались медные удары колокола. Они словно звали к себе, но люди шли не поднимая к небу глаз.

Церковь была набита битком. На паперти стояли школьники с венками. Церковный двор почернел от народа. Пришло много парней и девушек из окрестных сел. Из Здравковца принесли большой венок.

У ограды под кленом, в окружении парней, Стоян Влаев, преисполненный горечи и гнева, говорил:

— Ежели он староста и богач, стало быть, все ему дозволено… даже человека загубить? И кто ему разрешил держать в доме боевой карабин? Да что об этом говорить, ведь околийский начальник приятель ему. И как у этого Дончо рука поднялась! Ведь когда овцу резать возьмешься и то рука дрожит, тошно становится, а тут ведь человек…

— Верно… так оно… — соглашались парни.

Из церкви повалил народ. Образовалась процессия. Впереди шли подростки с иконами, а за гробом — священник, родители и близкие покойного, затем школьники с венками, далее следовало все село.

На кладбище гроб поставили на холмик свежевырытой земли у могилы.

— «Господи, сошедши доле во мрак, видел кости, множество костей, и не ведаю чьи оне, богача или бедняка, военачальника или воина…»

— Аминь, — перекрестились все вслед за священником.

Учитель сельской начальной школы Станчо выступил вперед и встал у гроба.

— Добрые люди, мы пришли сюда, подавленные скорбью, простится…

Он говорил о покойном, и образ Влади вставал перед слушателями не таким, каким они его знали, а таким, каким он уже жил в их мыслях…

Когда учитель кончил, священник дал знак и гроб опустили в могилу. Вагрила рванулась к ней, но ее схватили, удержали.

— Господи, матушка, прибери меня! — захлебнулась воплем Вагрила, оседая на землю. Женщины подняли ее и повели под руки в село. Она поглядела на небо. Оно было таким же свежим и чистым, как вчера. Тогда Вагрила закрыла лицо руками, чтобы в глазах у ней стало так же темно, как и на душе.

*

Время шло. Светало… Смеркалось… Дни вереницей тянулись друг за другом. Ветер с полей, залетая во двор Караколювцев, сдувал пыль скорби. Понемногу жизнь в доме возвращалась в прежнее русло. В повседневных заботах Вагрила немного отошла, но теперь все ее мысли обратились на Гергана. Она держалась за него, как слепец за поводыря и еще больше, чем раньше, волновалась и переживала за него…

Однажды вечером, к Караколювцам зашел учитель Станчо.

— Добро пожаловать! — встала навстречу нежданному гостю Вагрила, несколько удивленная его приходом. Он был учителем и Влади, и Гергана, но никогда доселе не переступал порог их дома. Встретив вопросительный взгляд Вагрилы, он заговорил:

— Я к вам вот по какому делу. Правление клуба-читальни решило увековечить память Влади, заказать песню о нем, и выделило для это цели средства.

— Так, понимаю.

— В базарный день надо будет сходить в город. Ты должна рассказать песнопевцу обо всем что было. Мы вместе пойдем, я зайду за тобой.

— Ладно, — после краткого колебания, согласилась Вагрила.

— Ну до свидания, — Станчо повернулся к двери.

— Ой, что же это я! — спохватилась Вагрила. — Даже не пригласила посидеть, погоди Станчо, не спеши, посиди с нами…

— Как-нибудь в другой раз, — Станчо отворил дверь и, облегченно вздыхая, вышел на крыльцо: не думал он, что так легко удастся договориться с Вагрилой. Та пошла проводить его.

— Вот что, Станчо, — решительно сказала она. — Влади мой сын, и за песню я уплачу.

— Так нельзя, — растерялся учитель, — ведь правление решило и средства выделены…

Но Вагрила, не слушая его, пошла обратно.