Люди переменились

Бияз вздохнул и отвернулся, чтобы Владо не заметил его повлажневшие глаза.

— Долго мы с ним разговаривали. А когда я собрался уходить, Рангуз поблагодарил меня. «Спасибо, — говорит, — что не погнушался посидеть со мной, а то люди все сторонятся меня, как прокаженного».

— И бывают же такие бедные люди, — сокрушенно покачал головой Бияз. — Вот что значит город. А в селе человек до такого положения не дойдет.

— Ну уж не говори, от хорошей ли жизни крестьяне в город уходят.

Некоторое время они молчали.

— Далеко еще до села?

— Недалече, — ответил Бияз и спросил: — А чего ты все про других говоришь, рассказал бы что о себе?

— О себе тоже ничего радостного не могу сказать, — вздохнул Владо.

— Зазнобушка покинула тебя, что ли? — пошутил Бияз. — Не печалься, другую найдешь.

— Да нет.

— А что тогда закручинился?

— Так, припомнился один случай… Есть у меня одна знакомая. Живет она под городом, на квартире. У хозяйки ее дочь больная. Все кашляет, в последнее время не встает с постели. Захожу я однажды к ним, а знакомой моей дома не оказалось. «Присядь, подожди, — говорит Мара, это больная-то, — она скоро придет, вышла куда-то на минутку». Ну сижу я, и так мне тошно стало и горько стало, не могу я смотреть спокойно как люди страдают, а хуже всего то, что не знаешь как да и не можешь ничем помочь. Пришла Калушка — это моя знакомая — и сразу к зеркалу, причесывается, прихорашивается. А Мара на кровати хрипит, заходится кашлем. И так мне худо стало, не глядел бы на белый свет, Только мы с Калушкой собрались выходить, вдруг слышим, охнула Мара. Обернулись, а у ней голова набок, а изо рта кровь струей. Калушка хозяйку кликнула и скорей, к Маре. «Давай, — зовет меня, — помоги поднять ее!» Скажу прямо, заробел я…

— Тут и заразу прихватить недолго, — заметил Бияз.

— Но все же, помог я. Тут и мать пришла, воды со льдом принесла, захлопотала… Ну, ушли мы с Кадушкой. Идем, молчим. Так до самого города ни одного слова не вымолвили. Тяжело было на душе. Потом вдруг заметил я, что на пиджаке у меня кровь, вроде пьявки красной. Я просто задрожал весь. А Калушка, как ни в чем ни бывало, подвела меня к колонке, достала платок и давай кровь отмывать. И вот этим, дядя Трифон, она меня и взяла, заполонила мое сердце навеки… да, навеки!

— Ну дай вам бог счастья! — сказал Бияз и подхлестнул лошадку. Впереди уже показалось село…

Во дворе их встретила Биязиха.

— Это моя старуха… а вот он сынишка, — сказал Бияз, опуская руку на плечико подбежавшего мальчугана.

— А Тотку вашу я уже знаю, — сказал Владо, здороваясь с Биязихой за руку.

Вошли в кухню.

— Не прибрано у нас, ты уж не взыщи. К празднику мы готовимся, — говорила Биязиха. — В следующее воскресенье праздник у нас, вот тогда бы ты приехал погостить, весело будет…

— Какой праздник?

— Лазарский. Молодые его устраивают, — ответила Биязиха и обратилась к мужу:

— А Тотка приедет?

— Обещала, — кивнул он и вышел.

Пока он распрягал, то да се, Биязиха поджарила яичницу, собрала на стол.

— Не побрезгуйте нашей хлеб-солью.

После сытного ужина Бияз показал гостю свой дом.

— Вот в этой комнате мы с сыном спим, а как гости бывают, они здесь спят… А вот еще комната…

Владо вошел, оглядел кирпичные стены, балки потолка и тяжело вздохнул.

— Вот точно такая же комната, есть и в нашем доме. Будто ты ее сюда перенес. Просто удивительно, словно я у себя дома… — Владо еще раз оглядел комнату и тихо вышел.

*

В канун Вербного воскресенья Петкан встал еще до зари, Он уходил на заработки вместе с артелью плотников и каменщиков. Как ни уговаривала его Вагрила, не захотел он остаться на праздник.

Обул новые постолы, сунул за кушак нож и тесло. Вагрила подала ему дорожные сумки и мысленно перекрестила его.

Провожая сына на заработки дед Габю всегда чувствовал себя неловко, припоминал в уме ссоры с ним и досадовал на свой характер, но не знал как извиниться.

— Обратно поездом возвращайтесь, а то в горах ограбить вас могут лихие люди, — напутствовала Габювица.

— Чего ты его учишь, неужто он сам не знает, — не удержавшись, проворчал Караколювец.

На улице Петкан оглянулся, поглядел на уже выцветший черный платок, прибитый к воротам. Вагрила перехватила его взгляд и сглотнула подступившие к горлу слезы. Вспомнила о Влади, а заговорила о Гергане.

— Пиши ему, Петко, чтоб не читал он крамольные книги, наставляй его…

— Ладно, — ответил Петкан и, перекинув связанные сумки через плечо, зашагал по улице. Шел неторопливо, будто отправлялся посидеть в Райчовой корчме.

Вагрила смотрела ему вслед, пока он не скрылся за поворотом. Занималась заря, звезды одна за другой гасли на пепельном небе.

*

Жизнь не позволила Вагриле остаться наедине со своим горем. Даже ночью, в ожидании сна, она думала о разных делах по хозяйству. Она и не подозревала, что повседневные заботы отгоняют от нее горе, помогают снова вернуться к жизни.

Солнце позолотило Юмрукчал. Перепархивая по веткам шелковицы защебетали птички. Зажужжали пчелы, запахи весны потекли по селу.