Люди песков (сборник)

Завтра в Ашхабаде ждут мой первый репортаж. Звукозапись я должен отослать туда первым же вертолетом. Но как, в самом деле, я доберусь к чабанам? Репортаж нужен сегодня, сейчас. Люди должны знать: помощь идет! Но и они не имеют права сидеть сложа руки, надеясь на нее. Мерет Касаев правильно сказал: "Люди могут все! Они могут сделать из оазиса пустыню. Или наоборот: из пустыни оазис. Все зависит от нас, руководителей. Важно дать верное направление…"

На измученного начальника штаба я не обиделся, хотя привык к тому, что корреспонденты везде желанные гости. Ведь мы делаем общее дело — даем верное направление. Недаром в глубинке меня всегда встречают как своего, в Ашхабаде часто присылают персональное приглашение на совещания.

— Послушайте! — сказал я начальнику штаба. — Отдохнули бы. Вы с ног валитесь.

Он ответил с досадой:

— Вам нечего делать здесь, зря теряете время. Машины пробьются к отарам через два дня, не раньше.

Это мне уже не понравилось. Я выполнял свой служебный долг так же, как и он.

— Найдется дело! Вы сейчас ляжете спать. Часа на два. Я буду дежурить. Если что срочное — разбужу. Потом вы скажете несколько слов о работе штаба, дадите мне лошадь, и я поеду в отару. И вообще…

Произнес я это все на едином дыхании, довольно запальчиво, проглотив последнюю фразу насчет паникерских настроений, о которых упомянул сегодня утром наш главный.

Однако моя запальчивость ни к чему не привела: спать он не лег и рассказывать о работе штаба наотрез отказался, проворчав: "Некогда…" Впрочем, настаивать я не стал: голос у него был такой усталый, что передавать его в эфир никто бы не решился. Я сам продиктовал коротенький бодрый репортаж, построив его на бесконечных звонках из Ашхабада, в которых сообщалось то о новой автоколонне с грузами для отар, то о бульдозерах, дополнительно выделенных для расчистки дорог, то о добровольцах, посланных на помощь чабанам…

Лошадь начальник штаба распорядился мне дать. При этом он несколько оживился, видимо очень довольный моим отъездом, и даже вышел, чтобы проводить меня или, скорее всего, посмотреть, как я буду садиться в седло. Я не ездил верхом много лет, но эта наука не забывается. Вскоре я остался один в заснеженной пустыне. Ледяной пронизывающий ветер мигом заставил меня изменить городским привычкам. Выезжал я, сдвинув на затылок шапку-ушанку, небрежно обмотав шею легким шарфом и даже не застегнувшись на верхнюю пуговицу. Теперь пришлось поднимать воротник, завязывать под подбородком наушники шапки.

До чабанского коша Аджикуйи, куда я направлялся, было не так далеко, километров десять, на машине рукой подать. Но по бездорожью, на лошади, которая, порой оступаясь с узкой тропинки, проваливалась в снег по грудь, километры эти казались бесконечными. Снег настолько изменил облик Каракумов, что я не узнавал их и чувствовал себя словно в чужих краях. Тропинка то вилась по равнине, то взбиралась на холм, то ныряла в глубокий овраг. Со дна оврагов холмы представлялись заснеженными вершинами Копет-Дага. Но больше всего неоглядная снежная пустыня напоминала суровую тундру. Наверное, и я со стороны был похож на северного оленевода, только вместо малицы и унтов на мне городское пальто и валенки.

Поглядела бы сейчас на своего благоверного Садап! Закружила бы, запела тоненько: "Увези меня ты в тундру, увези меня одну-у…" А ведь это она заставила меня надеть валенки, хорош был бы я на морозе в ботинках.

Что она сейчас, интересно, делает? Да тут и гадать нечего, разумеется, названивает по телефону: "Говорят из управления! Атаджанова! Сообщите, пожалуйста, сколько ваших машин ушло сегодня на отгонные пастбища…"

У нас не принято говорить о женах — ни о своих, ни о чужих. Но себе я могу признаться: с Садап мне здорово повезло. Даже Мерет Касаев, узнав, что Садап — моя жена, удивленно и уважительно переспросил: "Твоя жена? Очень деловой, принципиальный товарищ…" Это про мою-то хохотушку Садап! Впрочем, говорят, на работе она действительно деловая и принципиальная.

Мысль о жене немного согрела меня. Через три дня я вернусь домой и первым делом расскажу, как вспоминал ее в пустыне среди снегов, на пронизывающем ветру и как, согревая, пела она мне: "Увези меня ты в тундру…" А может быть, и не расскажу, не все надо знать женам, что думают о них мужья, даже если думают о них с нежностью. Я так считаю…