Люди по эту сторону

Лена тоже. Смеясь, она представила, как будет пересказывать подругам из Ста Водопадов и другим вестницам: «Будем торговать сами!» Она готова была крикнуть со своего места: «Небось, и письма будете сами разносить?»

– Попробуйте, попробуйте, – кивнула, улыбаясь, Хозяйка, когда немного улеглось. – А теперь улетайте отсюда, пожалуйста. Мы не будем с вами торговать. Мы даже разговаривать с вами не хотим. Улетайте. Или нам всем уйти? – и указала на заполненные скамьи. – Мы можем. Нам не трудно.

Чужак пристально посмотрел на неё, но ничего не сказал. Повернулся, вошёл в лодку, она поднялась высоко в воздух – и полетела, как ожидалось, на запад. По последним сообщениям, там, у берегов Горького моря, находилось поселение чужаков.

– А в принципе, что им сделают, если они станут сами? – задумчиво спросила Лена, пока патронессы совещались, а публика обсуждала необычный визит. – Я понимаю, что станет с обычным деревенским, который вдруг попробует поторговать… или письмо донести. Но что сделают с чужаком?

– То же самое, – отозвалась торговка, сидевшая перед ними. – Чем они лучше?

Она обернулась – и с явным удовольствием посмотрела на восьмилучёвую звезду, украшавшую плечо вестницы.

– Раз – предупреждение, два – метку на лоб, а в третий – как с Лишним… Матушка Дъерда редко когда говорит. А уж как скажет – так припечатает. Они же сумасшедшие! С ними невозможно договориться!

Лена была не согласна. По кислому выражению на лице Махи догадалась, что и у подруги на сей счёт была иная точка зрения. Но не стоило начинать спор – у каждого своё мнение. Всё равно выберут то, что «устранит вред, причиняемый как отдельными чужаками, так и группами». Выберут то, что безопасно и удобно для всех.

– Ну их в Мёртвые Ямы, этих чужаков, – вздохнула Маха. – Ты свой Журнал Странностей никому не отдала? И не отдавай. До меня дошёл слух, что лет через десять они поднимутся в цене. А ещё через десять… В общем, можно будет подарить его той деревне, где захочешь осесть. Тебе-то всё равно пенсия положена, но хорошие отношения с местными матушками ещё никому не повредили, верно?

Пристально посмотрев на подругу, Лена решилась:

– Я отдам его как плату за обучение, – тихо сказала она, – когда буду учиться на торговку. Как думаешь, примет меня ваша семья?

– Спрашиваешь, примут ли вестницу со звездой Большого Маршрута?

– Вот я тоже так подумала, – улыбнулась Лена. – Я как соберусь, спрошу у тебя, к кому можно напрашиваться, хорошо? Ну, кто меня возьмёт…

– Тихо! – шикнули на них.

Маха кивнула и пожала ей руку.

На авансцену вновь вышла Хозяйка. Она выглядела утомлённой.

– Что, дочитывать – или завтра? – спросила она у рядов.

– Дочитывать! – крикнули откуда-то сзади.

– Чего тянуть! – поддержали те, кто сидел впереди.

– Завтру – завтрашнее! – присоединилась Маха.

Хозяйка кивнула – и поднесла кулак ко рту. И в Чаше тут же установилась образцовая тишина.

И лишь где-то вдали уныло голосил ослик. Видимо, чем-то болел: первое, чему учат дрессировщики своих подопечных, это вести себя тихо.

Вкус воды в колодце

Утром на деревенском сходе бабушка прочитала письмо Инкрис, адресованное всем жителям Солёных Колодцев. А вечером ко мне подошла мама. И случилось это именно тогда, когда никого не было рядом. Не случайно – это я поняла…

– Прости, что я тогда говорила про вас с Инкрис, – выдавила она, глядя себе под ноги и комкая длинный кузнецкий фартук.

«Тогда» – я не сразу сообразила, когда это было… Лучше бы вообще не вспоминала!

Шесть лет назад. Просроченное извинение горчило, как старое масло. Давно не было девчонки, которая ревела в подушку после походя брошенного: «Зачем выбирать подругу на два года младше себя? Это что, твой уровень?» Чёрное утро, когда я собрала свои вещи и перешла жить в дом бабушки, тоже было позади.

Я уже давно всё забыла. И уже не ждала извинений. А услышав, испытала глухую боль. Так ноет не сам шрам, но воспоминание о ране.

– Она очень, очень, очень… – мать покачала головой, не в силах подобрать слово, способное разом отменить эпитеты, которыми она «в шутку» награждала Инкрис.

Её крепкие мозолистые руки, покрытые застарелыми ожогами от окалины, кажется, впервые выглядели беспомощными.

– Ты как твоя бабка, – призналась она, так и не придумав подходящего эпитета для «этой шебутной малявки», – умеешь смотреть вглубь. Я рада, что у тебя такая подруга.

– Хорошо, мама, – ответила я, потому что надо было что-то сказать. – Я не обижаюсь.

Услышав требуемое, оно торопливо отошла.

А вот бабушка про нас с Инкрис никогда не говорила ничего обидного. Поэтому ей я дала прочесть другое – секретное письмо. То, в котором было про водонакопитель. И про необходимые замеры, которые следовало сделать до того, как Инкрис вернётся.

…Правда, если бы и бабуля и говорила, я бы всё равно показала, потому что Инкрис поставила на полях отметку: «+ старейшина Ру». Но скорее бы небо упало на землю, чем Ру Онга позволила себе сказать что-нибудь подобное про Инкрис!

Бабушка и мама были совершенно разными людьми. Наверное, так и надо.