Люди под кожей

Краем глаза Лиза замечает, что в комнате стало еще больше икон. Они повсюду: маленькие, большие, дорогие и бумажные, с изображениями всех святых, какие только существуют.

«Как забавно, – думает Лиза, – в богов не верит, а сама окружила себя самыми что ни на есть божками, только человеческими».

В комнате пахнет свечным воском, на подоконнике лежит раскрытый на середине молитвенник. Не о такой жизни Настасья мечтала семнадцать лет назад. Ох, не о такой.

– Да не в том дело. – Незаметно от дочери женщина пытается соорудить из спиц импровизированный крест. – Только вот нет у меня больше дочери, слышишь? Моя Лизонька умерла. А ты – ее демонический двойник. Завладела ее телом, как старым пальто, и расхаживаешь важной птицей по коридорам этого своего архитектурного гадюшника. Не твоя это жизнь, маленькая дрянь.

Редкие аплодисменты пугают Анастасию сильнее, чем атомный взрыв. Она вздрагивает, и весь ее импровизированный щит с коротким звоном падает на пол.

– Может, тебе стоит сходить к психологу? Я тут знаю одного отличного специалиста. В церкви тебе товарки черт знает что наплели, а это не домыслы – это наука.

– Ты можешь уйти?.. Просто уйти? – без всякой надежды спрашивает мать.

Лиза вспоминает ее молодой. Стройная, подтянутая, модная, с рыжими кудрями, озорно подскакивающими при любом движении. Эта мать слушала американский поп, носила привезенные дядей Мишей из Канады сапоги и красила ногти во все цвета радуги.

Рядом с папой она выглядела неуместно, почти противоестественно. Вот уж действительно «противоположности притягиваются». Только вот эти противоположности не просто притянулись, а склеились, не оставив места для утопающей в непонимании единственной дочери.

Гораздо легче сказать, что твой ребенок какой-то чужой, неправильный, нежели признать, что он всегда был всего лишь дополнением к вашему неземному союзу.

– Это ты первая стала другим человеком, мама, не я.

Лиза встает и, не оглядываясь, выходит из комнаты. Даже в другом конце коридора она слышит, с каким облегчением выдыхает мать.

«Что же во мне такого другого? – недоумевает девушка. – Чем я так очевидно отличаюсь от той другой?» Она все еще тут: ее воспоминания надежно скрыты и спрятаны в запертый на замок сундучок в качестве главного трофея.

Выходит, порой, какую бы маску ты ни надел, обмануть других не удастся, если не удалось провести самого себя.

Это тело жмет Лизе, как туфли-маломерки. Дышать в нем тяжело. Кожа натянута до предела, вот-вот лопнет от любого неосторожного действия. Ну и что, что не по размеру, зато свое. Ходит, плачет, смеется, мечтает. Простые житейские радости, ценность которых далеко не всем людям легко понять.

И тут же, как будто прочитав ее мысли, Денис присылает сообщение:

«Ты где ходишь?»

«По семейным делам», – гордо отвечает Лиза, прекрасно понимая, как нарочито отчаянно звучит это ее «семейным».

На лестничной площадке пахнет еще хуже, чем в квартире. Там у людей хоть какое-то достоинство осталось – здесь же пахнет теми, кто не дошел до порога собственного дома. Совсем пропащими. Пахнет мочой и чем-то тухлым. Точно так же пахнут тушеные овощи, которыми всех пичкают в детстве. Только эта вонь сильнее в десять раз – вот так, наверное, и пахнет сама смерть.

Пальцы летают по экранной клавиатуре:

«Уже освободилась. Хочешь встретиться?»

Если быть до конца откровенной, Лизе совсем не хочется с ним видеться, но нужно поддерживать имидж охочей до чужих сердец девицы. Чем позже Денис узнает, как сильно она устала от всего этого, тем лучше.

«Давай через два часа. Я с женой».

Лизе в ответ хочется написать: «Ты меня любил хоть когда-нибудь? Или просто привязался, потому что так долго носил в своем кармане? Или, может, испугался: раз столько видела, то непременно раскрою все твои секреты?» Правда, кому именно раскрывать секреты, Лиза не знает, даже если когда-нибудь и захочет это сделать. Не матери же. Та, допустим, поверит, да толку-то.

Дверь в подъезде такая старая, что через редкие дырки можно увидеть московское серое небо. Перед тем как шагнуть на улицу, Лиза одной рукой снимает злополучное ожерелье и не глядя опускает его в лиловую сумочку.

Задумавшись, не замечает, как дряхлая старуха преграждает ей путь.

– Простите, – говорит Лиза, опустив голову и даже не глядя на незнакомку. Пытается пройти, но бабушка встала неподвижной скалой.

Тогда Лиза наконец поднимает взгляд, но в темноте подъезда с трудом можно увидеть что-то дальше собственного носа.

– Мы знакомы?

Конечно, нет. Лиза бы запомнила эти пронзительные васильковые глаза, крючковатый нос и сухие, как изюминки, маленькие губы. Выглядит старуха бедно, но вполне прилично, только вот правый рукав зеленого плаща порван в районе локтя.

– А сама как думаешь? – Старуха щурится.

– Думаю, что нет.

– Ну нет так нет. Тогда еще познакомимся.

Каждый шаг эхом отдается в ветхом здании. Лиза потом долго смотрит вслед этой странной женщине, а когда ее уже не разглядеть, то вслушивается в медленные ритмичные шаги.