Люди, принесшие холод . Книга первая: Лес и Степь

Наконец, вперед выбился один, самый бойкий, и принялся излагать как по писанному, почему Тевкелева отпускать нельзя ни в коем разе.

Нельзя, — кричал — его живого отпускать! Он всю нашу землю видел: где пастбища, где воды, где колодцы. А на нас он очень зол — потому что мы его вообще ничем не подарили, а наоборот, всю его пожитку разграбили. Он к нам богачом приехал, а сейчас беднее последнего нищего! И ничего обратно уже не вернешь — давно уже все по рукам разошлось, и концов не найти. Забудет он такое? Да никогда! Я бы никогда не забыл и вы бы не забыли. И он не забудет, значит, что? Значит, вернется, благо землю нашу знает, и отомстит обязательно! Только так! Что тогда нам остается? Остается только убить его, раз уж так все получилось. Ничего не поделаешь, такая у него судьба, наверное. Вот так вот. Что я неправильно сказал?

На это Таймас только фыркнул и закричал, что это только для тебя, голодранца, то, что Тевкелев здесь оставил — немыслимые богатства. А для него это — тьфу, плюнул и забыл. Тевкелев — самой императрицы человек, он по ее милости всем доволен и богат. Ему эта пожитка — так, нищим раздать, ему главное — что он казахов в подданство российское привел, его за это императрица так подарит, как тебе, оборванцу, даже во сне присниться не может, потому что ты даже таких чисел не знаешь. Поэтому то, что его ничем здесь не подарили — ерунда, за это он зла держать не будет. И если вы себя нормально вести будете, хорошими подданными станете — ничего против вас он не затаит.

Тут собрание опять взорвалось воплями: казахи кричали, что Таймас это только что придумал, что не бывает таких богатств, чтобы ради них награбленную пожитку простить, что башкир хитрый это все специально говорит, чтобы Тевкелева у них выручить.

Тут наконец, поднялся один из вождей оппозиции, вышеупомянутый Тенгри-Берды, и обратился прямо к Абулхаир-хану. Он потребовал от него, чтобы тот никуда не отпускал Тевкелева, пока не приедут люди из Среднего жуза, не соберется большой курултай и не решит его судьбу. А если Абулхаир все-таки отпустит русского посла — «то он, Абулхаир-хан, примет себе великую изневагу».

Тут, наконец, встал молчавший до сих пор Абулхаир и ответил очень коротко:

— Тевкелева я уже отпустил, и он уедет, когда захочет. С ним уедет мой сын. И слова своего я не нарушу, чем бы вы меня не пугали и что бы ни сделали. Убьете меня до смерти — дети мои останутся. Детей моих порешите — останется сын, который уедет с Тевкелевым. Белая Императрица его своей милостью не оставит — и кровь мою вам отомстит сын мой.

На том и закончилось собрание. «И киргис-кайсаки-де с Абулхаир-ханом розъехались с великой злобою».

Все слова были сказаны, и оставалось только собраться.

На следующий день к Тевкелеву приехал Абулхаир-хан и привез своего сына и брата, которые должны были ехать с русским послом. Потом подъехали люди Букенбая — двое старшин и племянник батыра, которые должны были ехать в Петербург вместе с сыном Абулхаира, и Худай-Назар-мурза, который должен был отвести малый отряд до Уфы. Прибыл «доброжелательной кайсаченин роду машкар Тюлебай-Сакав», который тоже ехал до Уфы. Этот Тюлебай много доброго сделал Тевкелеву в орде, и за это русский посол пообещал помочь выкупить его сына у башкир. Неожиданно для всех приехал никому не известный казах по имени Монак, который привез русскую пленницу — «Сибирской губернии слободы Погоролики порутчикова жену Ивана Ерофеева, сына Серкова, Марину, Иванову дочь». Выкупленную у соседа русскую женщину Монак просил обменять на его дочь, захваченную башкирами в одном из набегов — Тевкелев пообещал сделать и это.

Лошадей у Тевкелева не было ни одной. Абулхаир, Букенбай и другие верные старшины собрали 15 лошадей — по одной на каждого. Конечно же, никто зимой на одной лошади в путь не пускается, надо, как минимум, еще одну заводную иметь, но Тевкелев был рад и этому. Во-первых, потому, что мечтал поскорее вырваться из степи — и поехал бы даже на осле верхом, а во-вторых, прекрасно понимал, что собрать даже эти 15 лошадей для казахов было не просто. Казахи были очень бедны в то время, и даже Абулхаир-хан, с точки зрения обычного русского помещика, был нищим. Не случайно, прощаясь, хан, отводя глаза в сторону, посетовал, что сын его для приема во дворце «не имеет доброва платья, и чтоб також и в том не оставил он, Тевкелев». И Тевкелев с чистым сердцем пообещал, что «також и сына ево в приезде ево в Уфу удовольствуют». О материальных проблемах хана ему давно уже рассказал Букенбай: обычно доход хана большей частью складывался из налогов, которые платили «сарты, то есть посадские мужики» принадлежащих хану городов. Но после того, как джунгары Ташкент, Туркестан и Сайрам отобрали, Абулхаир постоянно балансировал на грани нищеты — кочевые казахи никогда никаких налогов не платили, и хан жил едва не подаянием: «и токмо тем довольствуетца, разве мало хто что с воли даст, а в неволе взять ни с кого ничего не могут».