Люди против нелюдей

Это ощущение хорошо передал генерал Деникин: «Храм — единственное убежище, куда не вторглось ещё звериное начало. Завтра придут „они“, убьют священника и надругаются над храмом». В том числе и поэтому белогвардейцы в массе своей считали, что «они» — это те, кого не должно быть на Руси.

В белогвардейской декларации о взаимоотношениях Церкви и государства безо всяких виляний было четко сказано: «Возрождение России не может совершиться без благословления Божия, и в деле этом Православной Церкви принадлежит первенствующее положение». Генерал Деникин говорил: «В эти страшные дни одновременно с напором большевизма, разрушающим государственность и культуру, идет планомерная борьба против Христовой Церкви. Храм осквернен, рушатся устои веры. Погасли светильники у пастырей, и во тьме бродит русская душа, опустошенная, оплеванная, охваченная смертельной тоской или тупым равнодушием».

Антон Иванович был не просто верующим, а глубоко церковным человеком. Ещё в детстве он не только регулярно посещал богослужения, но и прислуживал в алтаре, звонил в колокол, пел на клиросе. В Быховскую тюрьму, где сидели арестованные Керенским генералы, приходил священник. Церковный хор во время богослужений полностью состоял из генералов и офицеров. (Сейчас бы представить себе такое). Деникин искренне радовался тому, что имеет возможность петь в таком удивительном хоре, говорил, что это его старое ремесло. Антон Иванович пронес живую православную веру через всю жизнь, уже в эмиграции, в Париже, он каждое воскресение ходил в храм на Сергиевское подворье.

Основатель Белой Гвардии генерал Алексеев так же отличался очень глубокой религиозностью. Про него вспоминали, что он постоянно укреплял себя молитвой, молился истово, совершенно не замечая ни чего вокруг. Ещё в бытность свою начальником штаба ставки верховного главнокомандующего, он всегда сожалел, что вечерня такая короткая. Он как-то сказал: «А я вот счастлив, что верю, и глубоко верю, в Бога, и именно в Бога, а не в какую-то слепую и безличную судьбу».

Что касается других белых генералов, то особой религиозностью они, может быть, и не отличались, но каждый из них понимал, что без Церкви белое дело бессмысленно, и аллергии на Церковь не было ни у одного из них.

Офицер-марковец вспоминал: «Группа офицеров нашего батальона с капитаном Слоновским пришла в монастырь поклониться святыням. Их встретил настоятель монастыря. Он благословил защитников веры православной и раздал всем черные монашеские четки — символ служения Церкви. Офицеры были тронуты глубоко этим благословением. Надев четки на руки, они сочли этот дар относящимся не только к ним лично, но и ко всему полку, сочли, что все марковцы с этого дня могут носить четки. Необычно было видеть марковцев с монашескими четками на руке. Те кто их носил — носил с достоинством. Говорили — принадлежность формы марковцев».

В именных офицерских полках Белой Гвардии угадываются некоторые черты рыцарско-монашеских Орденов. Как про рыцарей на Востоке говорили, что это «войско из одних эмиров», так и марковцы, дроздовцы, корниловцы служили в ротах из одних офицеров, это создавало в них принципиально другую, не солдатскую, а рыцарскую атмосферу. Вот только религиозный компонент выглядел у белогвардейцев несколько хромающим. И вдруг — монашеские четки на руках у марковцев. Конечно, они все так разом не стали монахами. Но они полагали правильным иметь в качестве принадлежности своей формы даже не просто православный, а именно монашеский атрибут, а это говорило если и не обо всем, то о многом. Им совсем немного не хватало до настоящего рыцарско-монашеского Ордена.

А белый орден — меч в терновом венце — с радостью носили бы и храмовники, особенно если учесть, что терновый венец Господа нашего Иисуса Христа был главной святыней Ордена Храма. Эти параллели не случайны, потому что у Бога нет ни чего случайного. Белые избрали своим главным символом христианский символ спасительного страдания, и Белая Гвардия в лучшей своей части дает нам образцы настоящих мучеников и страстотерпцев.

Белые генералы

Белые генералы, когда я знакомился с их биографиями, поразили меня прежде всего своей кристальной честностью и абсолютным бескорыстием. Сейчас таких уже не делают.

В теплые майские дни 1919 года Деникин ходил в дырявых сапогах и тяжелой черкеске, потому что, как он сам признавался «штаны последние изорвались, а летняя рубаха не может их прикрыть». Он писал жене: «Особое совещание определило мне 12 000 рублей в месяц. Вычеркнул себе и другим. Себе оставил половину, надеюсь, ты не будешь меня бранить». Знал Иваныч, что перед женой провинился, отказавшись от половины жалования, при том что оставшейся половины не хватило и на вторые штаны. Впрочем, супруга генерала тоже не бдистала в свете, она сама шила себе одежду и готовила еду. И это молодая жена всемогущего командующего, для которой он мог хоть каждый месяц из Парижа туалеты заказывать.