Люди рая

После этих событий активность движения уменьшилась, но оно, несомненно, продолжало существовать, и не нужно было далеко уходить от дома Боба, чтобы убедиться в этом. В зарослях по краям дорог, у побережья на мысах и среди саванны — всюду мы встречали символы культа в виде грубых деревянных крестов, выкрашенных в красный цвет. Нередко их окружали аккуратные изгороди из красных колышков. Некоторые кресты были не выше фута, другие — в человеческий рост. Почти так же часто встречались алые ворота с настоящими створками, которые можно было открыть и пройти через них, только они никуда не вели, так как стояли совершенно обособленно. Они напомнили мне закрытые ворота монументальных арок в наших городах среди оживленного движения, которые открывают только для проезда королевской семьи и ее свиты по случаю какого-нибудь торжества.

На вершине холма в миле от своего склада Боб показал нам тридцатифутовую бамбуковую мачту. К верхушке ее был привязан крест, а вокруг сооружена ограда. У основания мачты в банках из-под варенья стояли свежие красные цветы. Видимо, их поставили совсем недавно, — значит, мачту все еще почитают. Местные жители говорили, что эту мачту велел установить Джон Фрум, чтобы общаться с ними и передавать послания, так же как это делает белый человек по своему радио.

Когда мы ехали по скользкой грунтовой дороге, проходившей по побережью и через центр острова, нам часто попадались устало бредущие таннанцы. Женщины несли тяжелые тюки со сладким картофелем и маниокой. Мужчины с большими ножами для резки копры направлялись на плантации или возвращались оттуда домой. Они подозрительно и без улыбок оглядывали нас. Несколько раз мы останавливались, чтобы спросить кого-нибудь о кресте или воротах, которые находились поблизости. Ответом всегда было «я не знаю». Несомненно, пока люди не привыкнут к нашему присутствию на острове и не поймут причин нашего приезда, нам вряд ли можно надеяться на ясный ответ. Поэтому Боб сказал парням, работавшим в его лавке, что мы не миссионеры, не торговцы и не правительственные чиновники, а просто два человека, которые слышали про Джона Фрума и хотят узнать правду о нем.

Через несколько дней мы решили, что эти сведения распространились уже достаточно широко и можно начать поездки по деревням.

У околицы каждого селения на острове есть церемониальная площадка для собраний, которая называется наметал. Эти площадки всегда расположены в тени гигантского баньянового дерева. Густая листва огромных ветвей баньяна, коричневые мохнатые воздушные корни и тесно переплетенные корни-подпорки вокруг ствола придают площадкам зловещий и мрачный вид. Здесь после дневной работы мужчины собираются пить каву.

Делают каву из размельченных корней одной разновидности перца, Piper methusticum. Напиток этот безалкогольный, но в нем содержится наркотик, который, как говорят, вызывает небольшое головокружение и действует на ноги, если выпить его слишком много или слишком крепкого. Каву пьют почти на всех островах Тихого океана, расположенных к востоку отсюда, и везде считают, что она обладает полусвященными свойствами. На острове Танна пьют чрезвычайно крепкий настой кавы, приготовленный примитивным образом, от которого давно уже отказались в большинстве других мест Тихого океана. Для приготовления кавы несколько молодых мужчин садятся в кружок и начинают жевать корни, выплевывая куски разжеванного волокна. Когда наберется кучка размером с кулак, ее кладут сито, сделанное из волокон пальмового листа, и поливают водой из скорлупы кокосового ореха. Получается мутная грязно-коричневая жидкость с плавающими волокнами, которую выпивают залпом. Через несколько минут выпивший каву становится угрюмым и раздражительным. Мужчины сидят молча. В такие моменты женщинам строго запрещено приходить на намакал. Когда наступает ночь, мужчины один за другим расходятся по своим хижинам.

Миссионеры запретили пить каву из-за негигиеничного способа ее приготовления и из-за тесной связи этого обычая со многими древними языческими обрядами. Последователи Джона Фрума возродили обычай, и не потому, что им нравится вкус и действие кавы, а чтобы этим подчеркнуть пренебрежительное отношение к миссии.

Мы несколько раз приходили на намакал, садились по возможности незаметнее и наблюдали, как готовят и пьют каву. Постепенно мы кое с кем познакомились и стали вести беседы об обыденных вещах на пиджин-инглиш. Во время третьего посещения я впервые завел разговор о Джоне Фруме. Моим собеседником был пожилой мужчина с грустным лицом, звали его Сэм. Пятнадцать лет назад миссионеры подготовили его, как одного из наиболее способных таннанцев, к преподавательской деятельности, и в течение нескольких лет он был учителем в миссионерской школе. Поэтому он говорил на легко понятном английском языке. Мы сидели на корточках под баньяном, покуривали сигареты, а Сэм тихим, бесстрастным голосом рассказывал нам о Джоне Фруме.