Люди с чистой совестью

Очертя голову мы сунулись в ближайшее село. 50–60 хат прилепились на крутом склоне оврага. Степные украинские мазанки, крытые черепицей и жестью, заборы из колючей проволоки старинного образца, и опять линия окопов, осыпавшаяся и поросшая травой. Тут тоже проходила позиционная война наших отцов.

Сердюк, преобразившийся после боя с танками, в эсэсовской петушьей шапке на голове и в офицерской шинели, на прекрасной лошади, с ленточками, вплетенными в гриву, влетел первый и выслушал рапорт старосты села. Тот явно принял нас за немцев. Староста униженно кланялся и пытался поцеловать руку Сердюка. Подмигнув хлопцам, тот благосклонно разрешил ему это. Но терять время нельзя.

— Быстро рассредоточить колонну! Тщательная маскировка! — командовал Вася.

Я поглядел на старосту. Он недоуменно слушал русскую речь. Что-то начинал подозревать. Приставив, к нему одного из связных, чтобы не сбежал, я быстро разослал дозорных на выход. Не дать никому выйти из села. Ставка на то, чтобы противник как можно дольше не обнаружил нас. Выиграть хоть полдня. А боя не избежать. Я в этом уверен.

Тихо и медленно тянулся день. Дремали, отдыхая, бойцы. Только когда солнце подошло к зениту, часовой привел ко мне старосту.

— Все к командиру добивается. Я ему уж и под ребро сунул. А он все свое: «Веди до командира, дело секретное», — говорит.

Староста мял шапку и молчал. Напомнил мне Мыколу Струка там, в Карпатах.

— На штыри ока?

Глаза заблестели. Радостно закивал:

— Ага, ага, пане начальнику.

— Я говорил ему: доложи мне. Не буду командира тревожить. А он все свое…

— Ладно, ладно, отойди на минутку.

Часовой отошел.

— Що за секрет?

— Пане начальнику. А как же вы это тут стали? Или нарочно, или как?

— А почему нам здесь не становиться?

— Граница недалечко.

— Знаю.

— Пане начальнику. На границе косоглазые дежурят. А тутай батальон стоит.

— Какой батальон?

— Хорватов. Там — рота, здесь — штаб, вон за горбком, видите, церковка.

— Хорватов? Откуда?

— Якогось Павелича чи Недича войско, — Гитлер всяку сволочь сюда посылает.

Быстро прикинул расстояние: до шпиля или до колокольни, торчащей в волнистой степи, не больше трех-четырех километров.

— Вы не думайте, що я так вас лякаю, или чего, — боронь боже. Я хоч в солдатах и не служив, но всю позицию з самого пятнадцатого году при офицерах состояв. Тут у нас артиллерия на хвартерах стояла. Села не было. Одни землянки. И канониры и позиции закрытые. Дуже файные позиции были.

Он продолжал излагать мне свои познания, пересыпая их перевранными военными терминами русской армии.

— А почему же в вашем селе сейчас никого нет?

— Квартиры неподходящие. И дурная болезнь у нас с той войны.

— Приезжают?

— Редко. Но из третьей роты раз в неделю за продуктами на склад ездят — по воскресеньям. Сегодня как раз будут.

— В котором часу?

— Давно уже должны быть. Чего-то забарылысь.

«Засада. Скорей организовать засаду! Впустить в село! И перехватить!..»

Там, со стороны третьей роты хорватского батальона, караулил Ленкин. В шестидесяти шагах от села под копнами ржи уже были вырыты окопчики для стрельбы лежа. Скорее туда! Но мы не успели. Вышел в поле. К цепи Ленкина подъезжали из «третьей роты» хорватов две подводы. На них до десятка солдат. На заднем возу пулемет. Хлопцы, не зная, что мне до зарезу нужно, чтобы они пропустили подводы в село, подождав сколько положено, открыли огонь из автоматов. Сопротивления почти не оказали. Тут же на месте у раненых несколькими вопросами выяснил: староста говорил правду. Очертя голову, без разведки, мы влезли в центр хорватского батальона. Ну, конечно, в районе церквушки от штаба уже взлетела в небо красная ракета: это означает — «противник».

Занимать жесткую оборону и вести бой — другого выхода не было.

И через час начался бой. Хорваты напирали слабо, видно нащупывали наши силы. Открывали огонь издалека и не особенно выскакивали вперед. Ребята мои держались стойко. Почти не стреляли. Бой вошел в обычный ритм затяжной перестрелки, прощупывания сил. Поручив Васе следить за изменениями его, более подробно побеседовал с пленными.

Ну, конечно. Они из группы генерала Кригера. Больше того. Всего три дня назад он посетил батальон. Унтер-офицер, раненный хлопцами Усача, рассказал: распекал командира, кричал на него, а затем, схватившись за голову, сказал: «Это же второй фронт. А у меня нет даже четырех дивизий». А в конце, провожая генерала к машине, майор, приложив дрожащую руку к козырьку, спросил что-то насчет наград за бои в Карпатах. Кригер так посмотрел на него, что всем стало ясно: награды пропали.

Перестрелка шла нудно, как зубная боль. Ясно, у противника не было тяжелого оружия. Только один раз со стороны штаба поднялась в атаку цепь хорватов. Но после двух-трех перебежек, срезанная нашим пулеметным огнем, стала отползать назад.

Ничего. Мы оттянули время. Но как еще далеко было до вечера…

Появились «стрекозы»: одна, вторая. Изображая из себя пикировщиков, начинали бомбить село. Но это чепуха. Погреба глубокие, и, укрыв в них живую силу и оставив только редких постовых на обороне, мы тянули и тянули время.