Эти мысли отвлекли меня было от расспросов партизанки Мельника. Под Збручем девушка отстала от отряда при выполнении задания. Пробираясь к своим одна, без оружия и документов, она жила у крестьян. Ее задержала полиция, как беспаспортную, не подозревая, что она — партизанка; она стала работать уборщицей у начальника жандармерии, надеясь таким образом стать полезной отряду. Но у нее не было связи. Узнав о нашем продвижении и услышав знакомое имя Ковпака, девушка решилась бежать к нам.
— А сколько времени как ты в жандармерии?
— Вторая неделя.
— Что делала?
— Подметала, мыла полы…
Кое-что полезное она сообщила нам. Мы оставили ее у себя, поручив кому полагалось проверить ее поведение в отряде.
Я лично верил ее рассказам о смелом рейде полковника Мельника — и, как показало будущее, не зря.
13
Когда остаешься наедине с картой, даже если лес бомбят немецкие «стрекозы», забываешь о взрывах и кажется, что беседуешь с другом и советником, подсказывающим самое хорошее, спасительное решение. А то вдруг он обернется коварным и хитрым недругом, подсовывающим тебе ложные ходы.
Вот и сейчас, когда уже было ясно, что немцы могут достать нас в этой зеленой крепости только с воздуха, швыряя пятикилограммовые бомбы, я внимательно глядел в позеленевшее, с красными склеротическими жилками шоссеек, изменчивое лицо моего собеседника.
Он шептал мне, шелестя на ветру своими старческими бумажными губами:
«Погляди: до Шумских и Кременецких лесов остался один переход. Правда? Всего одна ночка, и ты выведешь на отдых свой уставший отряд. Ты спасешь раненых, выручишь товарищей».
Не поймешь никак — искренняя, дружеская улыбка засветилась в морщинах кременецких кряжей или коварный блеск предательских глаз.
— А что дальше на севере? — спрашивал я недоверчиво.
Блеснули зубы и скрылись под хмурью холмов у Луцка, Ровно и Ковельских лесных бровей.
«А что же на севере? Ровенская степь на севере!» — наивно отвечает карта.
— Э, брось, не подведешь! Кременецкие леса? Один переход — это верно. А Черный Ворон, по-шакальи нападавший на Ковпака, когда тот шел еще во всей силе? Как он поведет себя сейчас?
Задумчиво продолжал шептать бумажными губами мой старый и коварный друг образца 1898 года:
«Ну, не хочешь, — пожалуйста, вот другой вариант: Шумские леса. Тоже можно перемахнуть за одну ночь. Если напрячь все силы».
— Нет, не верю тебе! Подведешь. Еще тогда, среди лета, стоял под Шумском полк изменников. Именно там чуть не погиб Швайка со своей разведкой.
«Вот какой ты упрямый! Ну что ж, я могу предложить последний вариант. Но он — опасный. Гляди. Вот — степями (не меньше двух ночей!). Но зато тут уже наверняка можно будет отдохнуть. Смотри: зеленые гостеприимные Шепетовские леса. Но к ним еще, ох, как далеко. Подумай! Может быть, завтрашний день будет последним для твоей группы. Самолеты опять привязались к тебе. Возможно, следом за ними перебрасываются из-под Тарнополя танки. А где будешь устраивать дневку? В голой степи?»
— Возможно. Весьма возможно.
Я вспоминаю, как Ковпак, оседлав, нос очками, прощупывал карту всегда внимательно и недоверчиво. А нащупав что-то свое, торжествующе смотрел поверх очков на собеседника. «А це що?» — показывал он на карте еле заметные значки кустарника, болота либо лесной тропы, оглядывая всех победоносным взглядом. И сразу снимал очки.
— Це що? — говорил и я своему молчаливому собеседнику.
Он смеялся. Синие вены рек стали тоньше… Морщины высот и холмов разгладились на добродушном старческом лице.
«Заметил-таки? Дошлый! Привыкли мы с тобой! Да, действительно есть на моем теле, на полдороге до Шепетовских лесов, маленькое родимое пятнышко леса. Но ведь лес-то маленький. Окружен рекой й болотами с одной стороны. Смотри! Загонят в реку, потопят в болоте. Но как знаешь, дело твое. Моя хата с краю. Я только карта — зеленая, белая, красная. Постаревшая в своем честном, беспристрастном труде. Решай сам. Убьют тебя там. Может быть, послужу еще кому-нибудь».
— Мы двинемся на Шепетовку, — свернув карту, сказал я начальнику штаба.
— Решил, товарищ командир? — спросил Вася. — Можно разрабатывать маршрут?
— Давай.
К утру мы подошли к небольшому «родимому пятнышку» леса на полдороге до Шепетовского массива.
Нет, не врал мой старый бумажный друг! Слева — речушка, обмелевшая, иногда похожая на ручей. Не утопят нас здесь фашисты. Справа — болото. Только вот лесок редкий. Еле скрывала нас листва высоких дубов и грабов. Но другого выхода нет. Стоянка. И сон, спокойный сон. Может быть, во второй половине дня не удастся подремать, надо поспать с утра.
Проснулся около полудня. Тихо было в лесу. Изредка стонали раненые. Большая часть лагеря спала. Только где-то далеко журчал мотор.
— Давно? — спросил я у Мыколы.
— Да почти с самого утра летает.
— Обнаружил?
— Кажется, нет. Ни разу над лесом не пролетал. Все вокруг кружится.
— В степи ищет, что ли?
— Похоже.
И так почти до вечера летала «стрекоза».