Люди с чистой совестью

— Ну, тогда на турецкую границу дуй. Там с ревматизмом можно… Да и дела хватит. Все ж таки там на нашем парадном входе чужой швейцар стоит… — Помолчав, он добавляет, чтобы отвлечь внимание собеседника от мучившего его кашля: — А у меня мозоли… на левой ноге, совсем замучили.

И, мстя собеседнику, ехидно смеется ревматик:

— Да, солдату, да еще в пехоте, с мозолем никак нельзя-а-а… Нельзя, брат…

В глубине вагона слышен стариковский козлетон:

— Братцы мои, украинцы! Когда мой Ванька с победой явится, — знаешь чего? Вся земля дыбом станет — вот чего. Я русский человек. Да…

— Это, понимаешь, те — ну, те, що бублики пекут… — бубнит тот, которому далась в память геройская Ульяна.

Я вспомнил… Когда Ковпак провожал меня на сабуровский аэродром, на лесной дороге лежало березовое полено… В лучах заходящего солнца оно казалось темно-оранжевым… И было почему-то похоже на пачку печенья… Надо спросить Анютку, куда девала она банку с вареньем на делятинском мосту. И только стук колес на стыках и сон — как пропасть под Делятином.

Проснулся. Анютка и Володя Лапин спали. Светало… Теплушку покачивало… Тишина… Только в углу сидел худой нахмуренный старик… Перекинул ногу на ногу. Покачивало теплушку — качалась и нога… Словно старик «качает черта на ноге». Слезятся стариковские очи…

Недалеко, в куче тряпья, возилось что-то. Тихий детский голосок лепечет спросонья:

— Мама…

— Чего тебе, сынок?

— Мама! Сейчас война стрелять будет: бух, жик-жик, бум! И наша хата пых-х-х…

— Спи, сынок. Война далеко ушла.

— А кто ее прогнал, мама?

— Наш папа… прогнал.

— А война боится папу?

— Боится… Спи, сынок.

— Не плачь, мамка, не плачь… Папка приедет и за шейку обнимет, как я. Вот так.

— Не приедет…

— Не плачь, мама…

Утро. Совсем рассвело. Остановка.

Поезд стоял в Белгороде долго.

В классном вагоне ехал корреспондент английской «прогрессивной» газеты. Каким-то образом он узнал, что я партизан. Подошел, показал карточку и бумажку одной из наших культурных организаций, где просят «оказывать содействие…» Задал вопросы, касающиеся моей особы. Говорю — сколько лет, откуда… профессия… Удивленно поднял брови. Щелкнул зеркалкой. Решив, вероятно, что с «бывшим» интеллигентом можно говорить начистоту, спросил в лоб, приготовив вечное перо:

— Как вам нравится партизанская война? Это русское название действий в тылу противника. Командос — это английское название…

«Ну, что я могу тебе сказать? Вступать в спор? Доказывать, что это совсем-совсем не одно и то же?»

Ответил:

— Очень нравится… Все время на воздухе… Полезно для здоровья…

— Иес-сс… — прошипел он с каким-то гадючьим удовольствием.

Выручил машинист. Гудок… Мы — по вагонам. Я не пригласил «союзника» в теплушку, и интервью на этом оборвалось.

Стучали колеса. Из окон всюду видны были следы боев на Курской дуге.

Скоро Харьков.

Все в теплушке пришло в движение.

Люди забыли свои сны, разговоры… Сразу стали словно чужие друг другу.

Мы тоже, спрыгнув на ходу, заторопились.

Надо было найти коменданта, добраться до штаба. Трамваев не было.

Пошли пешком по обугленным улицам. Какая-то опустошенная тишина стояла на улицах Харькова. В нескольких кварталах не встретили ни души…

По дороге шли две старушки…

— Ох, скорее бы смерть пришла, — ныла одна, скользя по выбитой мерзлой мостовой.

— Не спеши, помрешь еще! — вызывающе бойко крикнула другая.

Украинский партизанский штаб мы нашли скоро. Обычная деловая обстановка.

Дежурный, начальник питания, часовые у входа. Показался дежурному, получил койки и талоны… Дела всего было на полчаса…

— Вас вызывает генерал, — запыхавшись, сказал дежурный офицер.

Начальник Украинского партизанского штаба Тимофей Амвросиевич Строкач поднялся мне навстречу и приветливо протянул руку…

— Слыхал, много слыхал о вас…

Генерал Строкач — лицо известное всем партизанам Украины. Нам не довелось встретиться перед Карпатским рейдом. Я вылетел в Москву тем же самолетом, каким прилетел к Сабурову и Ковпаку начальник Украинского партизанского штаба. Когда же я вернулся и на марше догнал отряд, Строкача уже не было — он совершал поездку по Полесью из одного соединения в другое. От Сабурова к Бегме, от Бегмы — к Федорову. Из вражеского тыла он выбрался на самолете вместе с Демьяном Сергеевичем Коротченко — «товарищем Демьяном», пробывшим в отрядах более двух месяцев…

Но только после войны, встретившись как-то с летчиками и с начальником штаба полка Гризодубовой, я узнал подробности того, каким образом пришлось заканчивать «товарищу Демьяну» свою служебную командировку в тыл врага.

Когда были просмотрены и составлены планы, даны задания, проверено их исполнение, ряд соединений (Ковпака, Мельника, Наумова, Шукаева, Буйного) двинулся на юг и уже был в рейде. Федоров пошел на запад. Народу в партизанском крае стало вдвое-втрое меньше. Половина сабуровцев действовала диверсионными группами вдалеке от штаба.