Люди с чистой совестью

Враг уже давно стягивал к Припятскому бассейну свои войска. Но они опоздали. Вся колоссальная подготовительная работа ЦК КП(б)У и Украинского партизанского штаба была закончена. Основные силы партизан были уже в пути к своим, неведомым врагу целям. Пребывание в тылу врага Коротченко и Строкача сейчас уже не вызывалось необходимостью. Руководители собирались отъезжать на Большую землю.

Гитлеровское командование разработало концентрический удар и начало быстро стягивать петлю сразу со всех сторон. Бросило на блокировку подвижные части, и все устремилось к партизанскому штабу и партизанскому аэродрому. Немцы наступали и днем и ночью. Сабуровцы сражались, как львы, но немцев было во много раз больше, и на третьи сутки они уже пробивались к аэродрому.

Аэродром пришлось оставить. Около полумесяца отбивались, маневрируя, сабуровцы. Немецкое командование, видимо, знало, что в соединении Сабурова действуют крупные советские руководители. Поэтому они стремились во что бы то ни стало разгромить отряды Сабурова. А до этого войскам была поставлена задача — не дать ни одному советскому самолету совершить посадку в Полесье.

Хитрыми уловками, мелкими, но неожиданными налетами, засадами сабуровцы измотали немецкие войска. Техника немцев рвалась на минах. Солдаты обессилели в погоне за неуловимым противником. Они, так же как солдаты Кригера в Карпатах, стали морально сдавать.

Тайком, тщательно маскируясь, удалось нащупать площадку для приема самолетов. Неудобную, на песке, длинную поляну. С большим риском на ней можно было посадить машину. Дело осложнялось еще тем, что летом самолеты летали к партизанам «с подскоком» и в обратный рейс уходили на другую ночь. На партизанских аэродромах дневало иногда по нескольку самолетов. Короткой летней ночи хватало только на один конец. В самую рискованную ночь, когда уже немецкие автоматчики подошли к сабуровскому аэродрому и невдалеке от костров шлепались мины, за час до рассвета совершил посадку наш самолет. Один из лучших летчиков полка Гризодубовой — Феофан Родугин — привел машину по заданию товарища Хрущева. Товарищам Демьяну и генералу Строкачу было приказано немедленно вылететь на Большую землю.

В том, что удастся удержать до следующего вечера аэродром в своих руках, а тем более сохранить машину Родугина способной для полета в далекий шестичасовой рейс, уверенности не было. Где-то в лесу ворчали моторы немецких танков. Минеры кидались им наперехват, но по лесу сплошными цепями шла немецкая пехота с собаками, миноискателями, минометами. Пьяная и нахальная. Было только два выхода из создавшегося положения. Либо сжечь самолет и пробиваться через немецкую облаву, либо поднять самолет в воздух с расчетом уйти от наземной облавы, но через полчаса-час попасть в облаву вражеских истребителей. Уже когда розовела утренняя заря, Феофан Родугин поднял с песчаного грунта самолет и повел его на бреющем над опешившими от неожиданности немецкими войсками.

— Прорвались! — сказал Родугин через десять минут, выходя из кабины летчика.

Наверху сразу посветлело, а еще через несколько минут лучи солнца позолотили крылья машины.

— Запрашиваю Москву, — доложил командир корабля генералу Строкачу.

— Что дает Москва?

Родугин виновато развел руками. Это означало — связи нет.

Да Строкач и сам знал: когда брезжит заря — утомленные почти суточной работой аэродромщики, офицеры штабов идут на отдых. Надо и им эти несколько часов поспать. В десять ноль-ноль начнется снова трудовой день, который окончится только завтра на рассвете. Только дежурный радист держит точную связь с самолетами, ночью перелетевшими через фронт и сейчас подходящими к своим аэродромам.

— Навряд ли сейчас кто-нибудь ожидает нас в воздухе за пять часов лету над немцами, — сказал Стрекач командиру корабля.

— Попробую еще связаться, — словно провинившись в чем-то, ответил летчик.

— Попробуйте…

Товарищ Демьян сидел на жесткой скамье и сортировал какие-то заметки и бумаги. Видимо, смотрел, что нужно уничтожить в случае аварии, а что беречь до самого конца.

И вот тут-то и случилось то, о чем рассказывал мне начальник штаба Гризодубовой.

«Дежурила у нас в тот день радисточка одна. Все мы ее звали Наташа — Золотые ушки.

Гризодубова отдала уже все приказания, села за руль своего «оппелька». А я остался в штабе. Прилег. Подремлю, думаю, пока. А там и экипажи соберутся. Тогда под душ — и на отдых. Родугина мы всю ночь держали на особой связи: знали — обстановка напряженная, знали — Родугин повез приказ Хрущева. Но раз нет его до зари… Значит, будем ждать завтра.

Вдруг в это время вбегает Наташа.