Затем отряд с обозами и ранеными остановился лагерем «дома» — в Спащанском лесу, откуда он впервые и двинулся в рейд в Брянские леса 1 декабря 1941 года. На железную дорогу, по которой к фронту беспрерывным потоком тянулись поезда, ночами уходили десятки диверсионных групп. Отряд бросил на диверсии лучшие силы. Поэтому задача оставшихся была как можно меньше привлекать внимание противника к своему лагерю. Ковпак в свободные от командирской и штабной работы часы уединялся на реке Клевень. То ли для успокоения нервов, то ли чтобы отдать дань «штатским» довоенным страстям, захватывал удочки. Вдали, за излучиной Сейма, в который впадала Клевень, виднелся на высоком берегу старинный Путивль. Как-то, глядя на него, учитель Базыма дрогнувшим голосом начал тихо читать:
— А що ты думаешь? — живо отозвался Ковпак. — Тоже солдатская жона. Така вже ихняя доля. Плакать, когда мужа на бой выряжаешь. Та и той Игорь хоч и князь, а, видать, был вояка добрый.
— Вот только… напрасно… в плен… сдавался… — вставил комиссар Руднев.
Он вылечился в отряде благодаря заботам врачей и жены. Не мог только есть горячую и твердую пищу. И говорил пока короткими фразами, передыхая после каждого слова.
— Не пришли… ворожбы?.. — спросил он Базыму.
— Нет еще. Жду к вечеру…
— От, бачиш, на тому горбочку вона плакала, — показал удилищем Ковпак на крепостные валы Путивля.
— Кто? — не понял Руднев.
— Та Ярославна ж!.. — ответил Ковпак, насаживая червяка на крючок.
— А я думал, Ковпачиха твоя, — сказал Базыма.
Руднев сжал его плечо. Базыма взглянул, куда показал ему глазами комиссар… и осекся.
Руки старика мелко дрожали. Не попадая на крючок, он отвернул в сторону нахмуренное лицо, шевелил губами…
— Пошли, начштаба, — тихо сказал комиссар.
Ковпак опустил удилище в воду и задумался… Сидел и вспоминал проклятый август месяц памятного сорок первого года… Нет, не плакала старая Ковпачиха, провожая своего мужа в Спащанский лес. Партизанила она с ним… еще в гражданскую, а сейчас понимала, что не может пойти с ним в лес. Годы не те. Понимала, что ни слезой, ничем его не удержишь. Да и не хотела удерживать…
От этих мыслей его отвлек шорох в кустах. Поправив котелок с уловом и нащупав в кармане пистолет, Ковпак, закидывая удочку, быстро взглянул в сторону кустов и усмехнулся. Окружая его со всех сторон, ползли стройной цепью «партизаны» Юркиного отряда. От натуги у многих из них поблескивало под носами, но, боясь выдать себя, они даже не шмыгали.
«Тихо повзуть бисенята». А когда они уже совсем окружили старика, он повернулся через плечо и погрозил пальцем.
— Только «ура» не кричать? Рыбу попугаете. Садись, комиссар! Бери удочку.
Через полчаса Руднев и Базыма, подойдя к реке, застали рыбную ловлю в самом разгаре. Только Юрка сидел печальный. Рыба на удочку Ковпака шла, как по заказу, а на Юркину ничего не попадалось. Сумев отвлечь внимание ребенка, грозный командир зацепил крючком Юркиной удочки рыбешку и закинул ее в воду.
— Тяни, комиссар! Тяни, клюет!
Торжествующий Юрка вытащил рыбу и, забыв всю солидность и престиж, закричал на весь лес:
— Мама, мама! Папа, смотри! Я поймал.
— А что же она за спину зацепилась у тебя? — засмеялся отец.
— Ладно. Пускай! — усмехнулся старик.
Базыма и комиссар понимающе переглянулись. А по лесу раздавался крик Юрки. Он, торжествуя, нес матери свой улов.
Через месяц отряд Ковпака, выполнив задачу, с боями ушел в Брянские леса. Там уже был организован партизанский аэродром. Впервые появилась возможность эвакуировать раненых на Большую землю. После раненых стали отправлять и семьи. Руднев как-то, гладя черноголового Юрку, сказал жене:
— А не отправить ли нам этого маленького человека на Большую землю, Дóма? А?
Руднева вздрогнула.
— А как же я?
— И тебя тоже.
— Ни за что, Сеня! Ни за что!..
Но комиссар был настойчив. Через несколько дней Доминикию Даниловну вызвал к себе Ковпак и в форме военного приказа предложил ей отправиться с ближайшим самолетом.
Юрка с матерью улетали. С ними улетали и остальные партизанские семьи. Юркин отряд «на крыльях полка Гризодубовой» перекочевывал на Большую землю.
Попрощавшись на аэродроме с отрядом, Юрка прижался щекой к мокрому усу отца.
— Будь здоров. Расти, партизан. Учись…
И тут Юрка, впервые за все время пребывания в отряде, не выдержал и заплакал.
Он больше никогда не увидел своего отца.
15
С форсированием Днепра и Припяти мы вышли в леса, которые сплошным массивом покрывают северную часть Житомирской и Ровенской областей и идут дальше на север, к южным областям Белоруссии. Сама природа благоприятствовала созданию здесь партизанского края.
Мы двигались днем. Руднев с каждым маршем становился все веселее. Он выскакивал на своей белой лошади в голову колонны, к разведчикам, шутил с ними. Иногда останавливал коня, протягивал руку вперед к дремучему синему лесу, на который мягкими хлопьями ложился белый снег, и шутя декламировал: