Люди с чистой совестью

Я поглядел на старосту. Он недоуменно слушал русскую речь. Что-то начинал подозревать. Приставив к нему одного из связных, чтобы не сбежал, я быстро разослал дозорных на выход. Не дать никому выйти из села. Ставка на то, чтобы противник как можно дольше не обнаружил нас. Выиграть хоть полдня. А боя не избежать. Я в этом уверен.

Тихо и медленно тянулся день. Дремали, отдыхая, бойцы. Только когда солнце подошло к зениту, часовой привел ко мне старосту.

- Все к командиру добивается. Я ему уж и под ребро сунул. А он все свое: "Веди до командира, дело секретное", - говорит.

Староста мял шапку и молчал. Напомнил мне Мыколу Струка там, в Карпатах.

- На штыре ока?

Глаза заблестели. Радостно закивал:

- Ага, ага, пане начальнику.

- Я говорил ему: доложи мне. Не буду командира тревожить. А он все свое...

- Ладно, ладно, отойди на минутку.

Часовой отошел.

- Що за секрет?

- Пане начальнику. А как же вы это тут стали? Или нарочно, или как?

- А почему нам здесь не становиться?

- Граница недалечко.

- Знаю.

- Пане начальнику. На границе косоглазые дежурят. А тутай батальон стоит.

- Какой батальон?

- Хорватов. Там рота, здесь - штаб - вон за горбком, видите, церковка.

- Хорватов? Откуда?

- Якогось Павелича чи Недича войско, - Гитлер всяку сволочь сюда посылает.

Быстро прикинул расстояние: до шпиля или до колокольни, торчащей в волнистой степи, не больше трех-четырех километров.

- Вы не думайте, що я так вас лякаю. Или чего, - боронь боже. Я хоч в солдатах и не служив, но всю позицию з самого пятнадцатого году при офицерах состояв. Тут у нас артиллерия на хвартерах стояла. Села не было. Одни землянки. И канониры и позиции закрытые. Дуже файные позиции были.

Он продолжал излагать мне свои познания, пересыпая их перевранными военными терминами русской армии.

- А почему же в вашем селе сейчас никого нет?

- Квартиры неподходящие. И дурная болезнь у нас с той войны.

- Приезжают?

- Редко. Но из третьей роты раз в неделю за продуктами на склад ездят - по воскресеньям. Сегодня как раз будут.

- В котором часу?

- Давно уже должны быть. Чего-то забарылысь.

"Засада. Скорей организовать засаду! Впустить в село! И перехватить!.."

Там, со стороны третьей роты хорватского батальона, караулил Ленкин. В шестидесяти шагах от села под копнами ржи уже были вырыты окопчики для стрельбы лежа. Скорее туда! Но мы не успели. Вышел в поле. К цепи Ленкина подъезжали из "третьей роты" хорватов две подводы. На них до десятка солдат. На заднем возу пулемет. Хлопцы, не зная, что мне до зарезу нужно, чтобы они пропустили подводы в село, подождав сколько положено, открыли огонь из автоматов. Сопротивления почти не оказали. Тут же на месте у раненых несколькими вопросами выяснил: староста говорил правду. Очертя голову, без разведки, мы влезли в центр хорватского батальона. Ну, конечно, в районе церквушки от штаба уже взлетела в небо красная ракета: это означает "противник".

Занимать жесткую оборону и вести бой - другого выхода не было.

И через час начался бой. Хорваты напирали слабо, видно, нащупывали наши силы. Открывали огонь издалека и не особенно выскакивали вперед. Ребята мои держались стойко. Почти не стреляли. Бой вошел в обычный ритм затяжной перестрелки, прощупывания сил. Поручив Васе следить за изменениями его, более подробно побеседовал с пленными.

Ну, конечно. Они из группы генерала Кригера. Больше того. Всего три дня назад он посетил батальон. Унтер-офицер, раненный хлопцами Усача, рассказал: распекал командира, кричал на него, а затем, схватившись за голову, сказал: "Это же второй фронт. А у меня нет даже четырех дивизий". А в конце, провожая генерала к машине, майор, приложив дрожащую руку к козырьку, спросил что-то насчет наград за бои в Карпатах. Кригер так посмотрел на него, что всем стало ясно: награды пропали.

Перестрелка шла нудно, как зубная боль. Ясно, у противника не было тяжелого оружия. Только один раз со стороны штаба поднялась в атаку цепь хорватов. Но после двух-трех перебежек, срезанная нашим пулеметным огнем, стала отползать назад.

Ничего... Мы оттянули время. Но как еще далеко было до вечера...

Появились "стрекозы": одна, вторая. Изображая из себя пикировщиков, начинали бомбить село. Но это - чепуха. Погреба глубокие, и, укрыв в них живую силу и оставив только редких постовых на обороне, мы тянули и тянули время.

Когда же солнце скрылось за горизонтом, я опять вспомнил Ковпака: "Самое главное для партизанского командира - это выиграть первый бой. Потом может быть так, что и тебе накладут по шее, может быть и так, как чаще всего бывает на войне - непонятно кто кого: постреляли, постреляли и разошлись. Враг думает, что он побил; ты думаешь, что твоя сверху".

Уже сгустилась быстрая южная ночь, когда я вывел колонну и, довольно погладив бороду, сказал Васе:

- Это был, кажется, тот самый третий случай из партизанского устава: "постреляли, постреляли - и разошлись".