Люди с чистой совестью

— Ви видель единственный ель? Елка такой черный, как зонтик. Этот елка стоял среди рожь и папушой как его по–русску… ну да, кукуруз, — бормотал словно в бреду фольксдейч.

Я вспомнил. Действительно, у подножия Дил на урочище Дилок росла могучая ель. Это возле нее я укрывался с раненым мальчишкой–партизаном, когда нас прижал к земле автоматчик.

— Кора на ней быль весь нахлестан из пулеметным очередь…

— Знаю. Продолжайте.

— Вы знает? — переводчик застыл, хватая воздух не носом, а всем горлом, тараща глаза, словно карп, вытащенный из воды.

Я даже улыбнулся.

— Так… это быль вы? — взвизгнул он, словно встретил старого знакомого на улицах Рене или Букарешта.

Действительно, было похоже на то, что он и Кригер наблюдали за копошившимися у корней могучей ели двумя людьми.

Кригер не выдержал и после совещания с офицерами все же подошел к этой ели, росшей на Дилке. Ее толстый и могучий ствол был весь иссечен пулями и осколками и блестел крупными слезами, выступившими из раненых капилляров. Пахучая густая смола стекала по стволу липкой еловой кровью.

— «Глядите! Это они!..» — вскрикнул Кригер. Он хваталь меня за рука. Я думаль — пратизанен наступаль нас из–за гора. Но доминул генерал Кригер, как завороженный, во весь глаз смотрель на этот черный елка. По кора с пахучая смола ползал муравей. Они умираль тысячами, но сзади упорно напираль другой. По трупам они перелезали на сантиметр форвертс и тоже погибаль. Так продольжался лянге цайт, ошень дольго. А потом они махен… этот через река по–русску… Как?

— Мост?

— О я, я!.. Они сделаль мост, а по мост шель все новый и новый орд, и уже он не имель препутствий на самой вершин, — переводчик вздохнул и, умоляюще глядя на меня, замолчал.

— Ну, а что же было дальше? Что сказал вам Кригер?

— «Это они!» — с ужас в глаза сказаль генераль. Против нас только первый, но за ними идут новый. А ми с вами — вот эта смола.

Переводчик вновь переживал сцену у ели… А может быть, он только искусный актер?.. Может быть, весь рассказ — досужая выдумка фольксдейча, похожего на турка?

«Но все рассказанное им довольно правдоподобно», — думал я, роясь в письмах немецких солдат, взятых вместе с фольксдейчем. Он ездил на машине полевой почтовой станции штаба группы Кригера. Машина взлетела на мине–нахалке, которую из густой кукурузы подсунули под нее, перед самым носом водителя, наши минеры. Переводчика вышвырнуло взрывной волной в кювет, а рядом с ним лежал иссеченный осколками кожаный мешок с письмами. Я выбрал из них пачку. Многие были подчеркнуты зеленой тушью. Целые фразы и абзацы…

— Это что? — спросил я у фольксдейча.

— Письма наших зольдат…

— Кто отмечал?

— Оберст фон Кюнце. Для цензур. Там, где зольдатен писал много о партизан.

— Кто такой Кюнце?

— Личный представитель рейхсминистра на штаб группен генерал Кригер.

Я повертел в руках несколько писем. Выбрав конверт и бумагу получше, протянул его переводчику.

— Переведите.

— Весь писем?

— Нет, только нецензурное…

Переводчик начал читать нараспев, словно псалмы, подчеркнутые оберстом фразы.

— «…Гер лейтенант Винтер Вестель на свой добрый старый друг…»

— Что он пишет?

— «Мы снова уехаль из Южная Франция. Ми сейчас выехаль на путь к своей старый могиль… На участок сорок первый, сорок второй яар. Но ми пока еще находимся в путь. Все еще может изменялься. В этом весь наш… гофнунг… надежд. В такие время никому не стоит верить, даже самим собой…»

— Ого, этот Вестел из полка, который повернули с марша из Франции на советский фронт!

— Вы знаете?

— Да, да, продолжайте… Все подчеркнутые фразы…

Пока переводчик возился с письмами, видимо подыскивая такое, что не может разозлить меня, я думал все о том же.

«…Но тогда чудак сам генерал Кригер… Ему не понять даже такой простой вещи. Люди же не муравьи. Нет, господа фашисты, мы, советские люди, не муравьи, а куцая ваша логика и грошовая философия гитлеровского солдафона нам не подойдет…»

— Обер ефрейтор Липат Адольф на ефрейтор Виттенгаузен, — поет над моим ухом фольксдейч. — «…Сейчас мы находимся на ошень приятный местность. Но и здесь опасность он бандит ошень велик. Это еще шлехт, чем передовой позиций. Там ждешь противник только с один сторон. А здесь партизанен идут на всех сторона. Они сейчас ошень нахальный…»

— Что случилось? Переводите!

Угодливо хихикая, он роется в письмах и сам предлагает новые.

— Вот интересант писем…

— Валяйте.

— «…От ефрейтор Фридрих Рольф на Фриц Бауер… На новая позиция. Это настоящий край земли. Однако и здесь можно штербен на один геройский смерть и даже на два простой смерть. Наши пересталь давать отпуска. Это вирклих цвейтер фронт. Но борьба и сражений здесь совершенно другой, чем на гроссе фронт. Против этот враг нельзя применяль тяжелый артиллерий, люфтвафе… Этот враг не идет на открытая борьба. Но я пишу писем, а мимо везут убитых зольдат вермахт. Эти гунд швейн действуют очень нахаль. Я живу пока хорошо. Русский водка много… Напьешься цум тайфель и забываешь все на свете, кроме партизанен…»

Переводчик протягивает мне письмо.

— Здесь написан такой слов, что я не мог, шестный слов, не мог… Вот…