Люди с далекого берега

Однажды Айрис сказала нам, что возвращается в Шотландию, мать стареет, нуждается в помощи. В другой раз — что она собирается отправиться работать среди эскимосов. Она старалась не упоминать Виктора Мосса и, только если говорили о друзьях, произносила в общей массе имена Виктора и Глиннис. Она льнула к друзьям с настойчивостью человека, которому необходимо самоутвердиться. Возможно, так оно и было. Несколько раз Айрис упоминала, что благодарные пациенты собираются обратиться с просьбой в министерство, чтоб ее восстановили на прежнем месте.

Преподобный Мэттью Уэй все пытался убедить Айрис, что в Сент-Джонсе ее ждет интересная жизнь: во-первых, там незамужние женщины (он не сказал одинокие) могут найти любую работу, во-вторых, там есть клубы для желающих и спортом заниматься, и развлечься. И еще есть вечерние курсы при Мемориальном университете, где можно изучать любой предмет, какой только пожелаешь. Но все это было слабым утешением для Айрис, она не могла свыкнуться с мыслью об отъезде.

За несколько дней до рождества мы с Фарли оторвались от пишущей машинки и от чертежной доски. Хоть мы и не закончили работу, но как же продолжать затворничество в такие компанейские дни. Мы отдыхали, это было приятно. Пару раз я пекла: то фруктовый пирог, то печенье, а пока Фарли вместе с Дутом Макэкерном ходили в лес за рождественской елкой. Вокруг росли тысячи елей, и все же нелегко было найти среди них стройное деревцо, на котором с той стороны, откуда ветер, не было бы сломанных веток.

Каждый год в канун рождества Фримэн Дрейк посылал в контору рыбозавода ящик спиртного. К тому времени все сейнеры уже стояли на якоре у пристани и завод прекращал работу. Когда рабочие и работницы приходили за последним в году жалованьем, их зазывали в маленький домик заводоуправления, там среди конторских шкафов и пишущих машинок их и угощали «рюмочкой к рождеству». Женщины редко отваживались принимать участие в столь будничном праздновании, но мужчины в большинстве случаев с удовольствием опрокидывали свою рюмочку в присутствии заводского начальства. Обязанности бармена исполнял Виктор Мосс, он аккуратно разливал ром, следил, чтобы никто не «причащался» больше двух раз. Фримэн Дрейк и Барбара в это время пожимали руки каждому рабочему или работнице, желали счастливого рождества.

— Необходимо для поднятия духа, — так оценивал Фримэн эту процедуру. — Рабочие должны знать, что их уважают.

Оби Кендэл не остался на «рождественскую рюмочку». Забрал жалованье и вместе с Эффи отправился по магазинам покупать подарки. И только когда он стал расплачиваться, обнаружил в конверте с деньгами записку: «С 24 декабря Вы больше не работаете в фирме „Мороженая рыба Балины“».

Он не показал записку Эффи ни тогда, ни после. Однако смекнул, что подарки следует покупать подешевле. Он стиснул зубы в порыве бессильной ярости. Что теперь делать? Вернуться на Великие Озера, жить вне дома по восемь месяцев в году? Может, переехать всей семьей в Онтарио, там есть работа? Но что скажет на это Эффи? Она очень робеет в присутствии чужих, ей наверняка будет одиноко в этих больших городах. Эффи не такая, как те женщины, на материке, которые ходят на работу, а когда возвращаются домой, кормят мужа магазинной колбасой и хлебом. И как в таком городе растить детей — станут топтаться, как куры на пятачке, не помня ни предков, ни своей родни, не зная даже, как зовут соседей.

И Оби решил, что никуда не поедет. Несколько месяцев сможет протянуть на пособие. Зато появится свободное время, много времени, чтобы поговорить с людьми, убедить их, что нечего им за этот рыбозавод держаться, как большинство местных. Еще целая зима впереди.

В последние светлые минуты наступающих декабрьских сумерек Оби обвил рукой Эффи, и, согнувшись под ветром, они зашагали к дому.

18

В январе, в ту пору, когда прямо с берега можно было видеть китов, прудик, что между школой и церковью, замерз и стал гладким как зеркало. Айрис часто ходила на пруд то с одной, то с другой из младших девочек Дрейков, они, как и большинство детей в поселке в ту зиму, учились кататься на коньках. Мы махали друг другу, когда я шла на свой урок, нагруженная всевозможными моделями для рисования: поплавками рыбацких сетей, бутылками из-под вина «кьянти», керамическими плошками.

К этому времени я уже полюбила свои уроки. Мне наконец удалось научить ребят определять пропорции на глаз, а не с помощью линейки. Кое-кто из учеников подавал надежды. Особенно один мальчик и одна девочка. Как только я их отучила от линейки, они стали рисовать не хуже меня. Еще несколько учеников рисовали вполне прилично. Но, как всегда случается, встречались и такие, которые были просто не в состоянии нарисовать хоть что-то отдаленно напоминающее реальный предмет.

— На каком уровне бутылки находится верхний край миски? — спрашивала я. — Какова ширина миски по сравнению с шириной стоящей позади корзины? Какую часть скатерти при этом вы видите?