Люди скорой. Честные истории о том, как спасают жизни

– Вы не сможете уйти, док, – сказал мне Том. – Да, конечно, можете попытаться. Возможно, это вам сейчас и нужно. – Он закинул таблетку нитроглицерина под язык: стенокардия не давала ему покоя. – Но это место меняет людей. Оно ловит нас на крючок, и когда такое случается, отсюда уже не уйти.

Я покачал головой. Я думал, что это не про меня. Я думал, что он ошибался, и мне-то удастся уйти. Я ушел – взял полугодовой академический отпуск. Но не прошло и двух недель, как мне сделалось плохо. Весь мир вокруг стал серым, скучным, заурядным, упорядоченным… и, что хуже всего, предсказуемым.

Врач скорой качал дыхательный мешок и что-то кричал водителю. Я видел лишь мельком, буквально секунду, и машина скрылась вдали. Я стоял на тротуаре и смотрел им вслед. Прошла минута. Собака заволновалась. Мимо прошествовала пожилая пара, вышедшая на утреннюю прогулку. Мужчина вежливо кивнул, женщина улыбнулась. Я поздоровался, они поздоровались в ответ. Аккуратные старички с хорошей кожей и идеальными зубами, крепкие и энергичные.

Во дворе напротив на идеально подстриженном газоне за столь же идеально подстриженной изгородью играли дети. В воздухе пахло весной, а небо было безоблачным и синим. Отец детей сидел на крыльце, пил кофе и читал газету. Я чувствовал себя отдохнувшим. И нормальным. Но это было ужасно.

Я должен быть счастлив и спокоен, но я думал только о той скорой, о том, как медики врываются в приемный покой и кричат о помощи.

Через два дня я прервал свой отпуск и вернулся в больницу. Увидев меня, Том кивнул с легкой улыбкой и сразу же ввел в курс дела.

– Сегодня здесь просто сумасшедший дом, док. У нас тридцать озверевших родственников в зале ожидания, и администраторы дышат нам прямо в затылок.

Его перебил громкоговоритель. Синий код^[4] в трех минутах езды. Том разразился очередной нецензурной тирадой, кинул под язык пару таблеток нитроглицерина и понесся готовить койку.

Мэнди Б., пошатываясь, вышла из палаты и рухнула ничком, разбив нос. Похоже, она где-то нашла бенадрил. Я не успел среагировать, как из соседней палаты появился Стивен и присел на корточки рядом с Мэнди, качаясь, как дерево на ветру. В руке он держал бутылку Mad Dog. Стивен перевернул Мэнди и осторожно похлопал по щеке, зовя по имени. Он явно хотел убедиться, что с ней все в порядке.

И тут я понял: это мое место, я принадлежу ему. Это не просто народ приемного покоя. Это мой народ, мое племя. Мое место в этом мире рядом с ними – с алкоголиками, наркоманами, несчастными, страдающими и погибающими. Оказалось, что между нот есть пространство, где звучит музыка.

Почему-то мы оказались в этом безумном пространстве все вместе. Но это хорошо, потому что, как ни странно это покажется, мы не одиноки в своих зависимостях, недостатках и безумии.

Мы есть друг у друга.

Мы – народ приемного покоя, люди скорой.

Благословение первое и последнее

Я встал в изножье кровати и похлопал по матрасу правой рукой.

– Давайте, кладите ее сюда.

Два медика синхронно кивнули, ухватились за края простыни и подняли пациентку, как в гамаке.

– Раз, два, взяли! – скомандовал высокий.

Они переложили женщину с каталки скорой помощи на больничную кровать, отпустили углы простыни, и она расправилась.

Пожилая женщина в застиранном розовом белье и поношенном халате лежала на спине под беспощадным светом люминесцентных ламп. Женщина была очень худой, фунтов семьдесят^[5], не больше, – скелет, обтянутый кожей. Я мгновенно понял, что передо мной тело, почти уничтоженное раком. Болезнь расплавила ее, как кусочек сахара, брошенный в чашку чая. Остались одни опухоли, но и они скоро исчезнут.

Медики отступили, и я шагнул вперед. Женщина не реагировала. Она просто лежала, не шевелясь, только грудь судорожно вздымалась. Глаза ее были крепко зажмурены. Они так глубоко ушли в глазницы, что мне на мгновение показалось: их удалили после какой-то ужасной катастрофы. Я приложил стетоскоп к груди, и веки женщины шевельнулись, почувствовав прикосновение. Глаза сохранились, но провалились настолько, что это казалось невозможным.

Я слушал ее сердцебиение. Тук-тук, тук-тук – пауза – тук-тук… Сердце билось неровно – так пьяный инвалид ковыляет на деревянной ноге. Легкие сжимались и расширялись со страшным хрипом – воздух растягивал легочную ткань, которая больше не желала растягиваться.

Я обернулся. Такое тело – это предупреждение. Предупреждение такое же громкое и понятное, как сирена воздушной тревоги или сигнал телеметрической системы. Кто-то довел эту женщину до такого состояния. Ее состояние слишком тяжелое, чтобы она могла дойти до него сама, в одиночку. И кто бы это ни был, совершенно ясно, что «нет» в качестве ответа они не примут, даже если это рак… Я нервно обернулся на приемный покой. Пока там никого не было.