Люди скорой. Честные истории о том, как спасают жизни

Заключенных приводили в оранжевых робах из грубого, жесткого хлопка. Слева на груди был напечатан черный номер. Робы застегивались не на молнию, а на черную липучку. Рукава и штанины были довольно короткими, чтобы можно было надеть наручники и кандалы.

В приемный покой заключенные поступали в цепях. Длинная цепь на поясе застегивалась на замок чуть ниже живота – словно ремень, только вместо пряжки замок. От замка отходила вертикальная цепь, к которой пристегивалась горизонтальная цепь к наручникам. Ноги были скованы кандалами, которые тоже соединялись с вертикальной цепью.

Если бы заключенный попытался поднять руки над головой, то он выкрутил бы себе щиколотки, и наоборот. Цепи не давали заключенным возможности ударить, лягнуть или побежать. Они действовали как лебедка на верфи, только здесь работали не грузы и тросы, а руки и ноги.

Заключенные всегда появлялись с сопровождением. Если срок заключения подходил к концу и они содержались не в самом строгом крыле тюрьмы, их сопровождали двое охранников в форме. Пока я ходил по приемному отделению за результатами анализов и рентгена, охранники и заключенный с равным интересом смотрели по телевизору, закрепленному над дверями, игры «Сихокс».

Если Рассел Уилсон^[30] играл хорошо, они смеялись и хлопали. Когда же он промахивался, раздавалось недовольное бурчанье. В такие дни я думал, что им недостает лишь пустых коробок из-под пиццы и нескольких упаковок пива «Бад». Заключенные были обычными пациентами – только к кровати их пристегивали наручниками.

Поначалу это меня беспокоило. Ведь они же были заключенными – значит, злодеями. Но со временем через мой приемный покой прошло множество узников. Я понял, что многие из них ничем не отличаются от нас с вами – просто им не повезло оказаться в неподходящее время в неподходящем месте. Представьте, что вам восемнадцать. Жаркой августовской ночью вы сидите в своей машине – окна опущены, мотор рычит, музыка гремит. Вы ждете, когда ваш приятель сбегает за сигаретами. Новая девушка сказала, что она будет на вечеринке у реки и рассчитывает встретиться с вами там. Вы вспоминаете, как она смотрела на вас, и вдруг оказывается, что приятель решил ограбить продавца – и получил двадцать шесть долларов восемнадцать центов.

И теперь вы стали соучастником преступления.

Такие невезучие всегда были самыми вежливыми пациентами. Когда я рекомендовал им не наступать на больную ногу, пока не сойдет отек, они всегда отвечали: «Да, сэр». Они никогда не спорили, не огрызались, никому не угрожали. В конце визита они всегда благодарили. Шаркая ногами, они выходили из дверей приемного покоя и забирались в белый микроавтобус с решетками на окнах. Охранники усаживались по обе стороны, и они уезжали.

Конечно, не все заключенные были такими. Мы имели дело с исправительной колонией, а не тюрьмой. Но и там были люди, от которых мурашки бежали по коже. От одного их присутствия в комнате становилось холоднее. Хотя их приковывали к кровати в двух местах и каждого из них охраняли четверо вооруженных охранников, при разговоре с ними у меня всегда пересыхало во рту и потели руки. Общаться с такими пациентами было все равно что заглядывать в черную дыру. Ни лучика света. И несмотря на непроглядный мрак, чувствовалось, что в глубине что-то таится, ворочается, что-то чужое, что может тебя сожрать в мгновение ока.

Прикладывая стетоскоп к груди таких заключенных, можно видеть их шерсть и когти и чувствовать их жажду крови. Я очень быстро научился распознавать их. Работая в приемном покое, быстро учишься следить за руками подобных пациентов и располагаешь их так, чтобы они не могли неожиданно тебя схватить.

Я привык после первого же разговора искать этих заключенных в Интернете. Пока мы разговаривали, я пытался разгадать их преступления по одной лишь манере общения. Смогу ли я распознать их так же, как распознаю аппендицит по походке пациента? Со временем это стало мне довольно хорошо удаваться. Оказалось, что многие убийцы действительно выглядят и разговаривают, как убийцы.

Но были и такие, кто не поддавался анализу – например, Кип. Я хорошо его помню. Судя по карте, он был на год старше меня – сорок пять лет.

Но если бы вы увидели его в спортивном зале, то решили бы, что ему немного за тридцать, а то и нет тридцати. Он поразительно двигался. Каждое движение – от неуловимого шевеления пальцев до легкого кивка – было плавным и четким. Казалось, его суставы наполнены идеальным машинным маслом, а не синовиальной жидкостью. За ним хотелось наблюдать, как за великим танцовщиком или мастером боевых искусств на тренировке. В нем было нечто необыкновенное.