Люди солнца

– О нет, благодарю, – приподняла узкую ладошку Кристина. – Мы в гостинице превосходно и отдохнули, и пообедали. Так что, если это уместно, мы лишь отужинаем – вместе со всеми, в принятый здесь час.

– Ну хорошо, – сказал я и предложил: – тогда есть смысл пройти в гончарный цех, где сейчас все наши дети. Они лепят будущих глиняных принцев.

– А что это такое? – заинтересованно спросил Симеон.

Через пять минут мы уже были в гончарной. Да, меня самого умилила своей необычностью увиденная картина: изрядное множество детей сидели в полном почти молчании и сосредоточенно давили пальцами глину. Перед Ксанфией на столе прыгал и клевал эту самую глину подросший уже цыплёнок.

Встал, завидев нас, и вытянулся над столом долговязый фон Штокс. Приложив палец к губам, давая понять, – не следует выдёргивать детей из их сосредоточенности, – подошёл к нам.

– Мэтр Штокс, – представился он одному только Симеону.

– Симеон, – задрав головёнку, ответил тот.

Тогда Гювайзен, наскоро оттерев передником с рук глину и взяв в свою бережную клешню его помеченную сквозным шрамом ручонку, молча вывел из цеха.

Я стал негромко рассказывать Кристине о предназначении цеха и о своих планах.

– Мне странно, – тихо призналась Кристина, – что по столу бегает цыплёнок, который должен находиться в курятнике. Не приучает ли это детей к неаккуратности?

– Это цыплёнок Ксанфии, – ответил я ей. – А Ксанфии, если бы вдруг она захотела дружить с поросёнком, я позволил бы пустить на стол поросёнка. И даже если бы она попросила передвинуть в сторону колокольню в Бристоле, я бы передвинул и колокольню.

– Здесь какая-то тайна?

– Тайны нет. Есть страшное и злое дело. Вы увидите, когда она из-за стола встанет. Ей, совсем крохе, взрослые люди отпилили ножонку. Ниже коленочки. Не напоив её допьяна, не дав опиума, просто маленькому живому ребёнку отделили её крохотную конечность, и, замотав культю, стали ждать – выживет или нет. Она выжила. Тогда её продали в Плимуте для того, чтобы она собирала для её хозяина подаяние.

– Не-ет, – прошептала Кристина. – Такого не может быть!

– А вы, случайно, ручку у Симеона не видели?

Вернулись Гювайзен и Симеон, и мальчишечка теперь был просто неузнаваем. Босые ножонки резво шлёпали по хорошо умятой земле гончарного двора. Тело его покрывал зелёный, с остроконечным капюшном, просторный плащ. Камзол, свёрнутый конвертом и жёсткие, со стальными пряжками башмачки Штокс нёс в руках. Усадив маленького гостя за стол, мэтр положил перед ним ком глины, а сам вернулся к нам.

Вернулся, протянул Кристине конверт с туфлями. Назидательно произнёс:

– Тугой одешда – для ребьёнка тюрьма, девойтшка. Тепе долшно быть глюпо и стидно.

И, отдав «тюрьму», вернулся к сосредоточенным мастерам.

– Ах, Кристина, – улыбаясь, проговорил я. – Он в высшей степени прав. Хороши бы были вы сами, если бы, прожив у нас дня три-четыре, не скинули туфли, не переоделись в просторное платье и не побежали бы прыгать по камням на берегу речки!

Мы вышли из гончарного цеха.

– А здесь имеется речка?

– О, небольшая, но полная неги и прелести!

И, встретив её взгляд, кивнул и зашагал в сторону восточной башни.

Мы вышли на берег речки, действительно, тихо и плавно передвигающей свои воды вдоль каменных стен. В мощёную крупной брусчаткой пристань были вмурованы кнехты, на двух из которых были наброшены потемневшие от времени петли канатов, удерживающие две полузатопленные пинасы.

– Протекают, – доверчиво обернувшись ко мне, показала на них Кристина.

– О нет, – отрицательно покачал головой я. – Если бы была течь – давно б затонули. Это набралась дождевая вода. Отчерпаем – и можно плыть!

– Куда? – восторженно посмотрела на меня девушка, и глаза её засияли.

– В волшебный мир тишины и покоя.

– Как мы его найдём?

– И искать не будем. Река знает, раз течёт. Она вынесет.

Тогда Кристина, быстро оглянувшись, передала мне камзол Симеона и башмачки, быстро сняла туфли, взяла мальчишечью одежду назад и, действительно, прыгая по уходящим в воду крупным камням, добралась до кромки берега и бросила конверт в реку.

– Вот! – сияя улыбкой, повернулась она ко мне. – Теперь ни капельки уже не глюпо и стидно!

Так, босиком, она и вернулась в гончарный цех, а я шёл следом и нёс её твёрдые туфли.

Стол теперь был преображён. Вся глина была убрана, и на чистых досках в длинный ряд стояли разномастные, кривоватые глиняные фигурки. Штокс и гончарный мастер медленно шли вдоль этого ряда, и детвора, притихнув, с напряжённостью ждала приговора. Вдруг мастер остановился и сказал: