Люди солнца

– Ремесло позволяет сытно и радостно прожить полный век. Но чтобы ремесло изучить, сначала нужно стать учеником. Первые года два учитель обычно гоняет ребёнка с разными поручениями и заваливает тяжёлой и грязной домашней работой. Оценивая послушание и кротость. Потом года два или три поручает второстепенные действия, утомительные и однообразные. Оценивая терпение и преданность делу. И лишь лет через пять подросток, выдержавший тяжёлую полосу жизни, – утомительный труд, недоедание, а то и побои, – становится учеником. Я же прямо сейчас готов взять в ученики того, кто слепил вот этого человечка. Отличное чувствование текстуры материала, видение пропорций, и кропотливая тщательность. Несомненный талант. Итак, сообщите мне, кто этот счастливчик, которому выпало сэкономить целых пять лет жизни. Кто это сделал?

Все замерли, и я в том числе. А за столом поднялся и, мучительно краснея, поклонился мастеру Пит.

– Как звать?

– Пит, милорд. Случайно слепивший удачную куклу, но сердечно благодарный вам за добрые слова.

– Имеешь ли ты желание изучить гончарное ремесло, – просеивать и месить глину, лепить прекрасные формы, варить цветную глазурь, овладеть тайнами обжига, – и от того иметь пожизненный достаток, любовь и уважение жены и почитанье детей?

– Мне очень и очень понравилось лепить глину, – ответил, снова поклонившись, Пит. – И я с радостью соглашаюсь стать вашим учеником, мастер.

Тот кивнул и громко сказал:

– Сделано.

Потом повернулся к Штоксу и попросил:

– Этого мальчика каждый день после обеда освобождайте от общих занятий. Он будет приходить в цех и до вечера работать здесь. Ну а для походов в лес и совместных игр он будет иметь два дня в неделю – субботу и воскресенье.

– Префосходный решений, – кивнул вороньим гнездом мятой треуголки фон Штокс.

– Пит, поздравляю! – громко сказал я, и все малыши разом заговорили и зашевелились.

Сидевший неподалёку от Пита Бубен, перегнувшись над столом, что-то сказал, и Пит обратился к Гювайзену Штоксу:

– Позвольте просить вас, уважаемый мэтр, тот же режим занятий предложить и вот ему, – он кивнул, и Бубен поспешно встал. – Мастер Климент поручил ему приходить и осваивать кузнечное дело.

– О, такой успехи сразу двух мальтшик весьма ратуют мой старый сердце!

Он не успел договорить, а в дверь-ворота гончарного цеха вбежала Грэта и, стремительно в качестве приветствия присев, выкрикнула:

– Обед готов! Леди Эвелин приглашает всех-всех к столу!

И умчалась. Детишки оживлённо и радостно полезли из-за стола. С радостным же лицом смотрела на милый их муравейник Кристина. И вдруг это лицо покрыла восковая бледность. Ксанфия, ковыляющая мимо на своём костыльке, прижимая к груди уютно замершего цыплёнка, остановилась и, задрав личико, спросила:

– Тётя, у тебя что-то болит?

Кристина с трудом перевела дыхание и с трудом же отвела взгляд от её единственной ножки.

– Сердце, девочка… на секунду остановилось.

– Ты ему скажи, чтобы не останавливалось, – попросила Ксанфия. – Вот, хочешь, я тебе дам живулечку подержать?

Так они вместе и пришли к каминному залу – весёлая и беззаботная Ксанфия на костыльке и бережно держащая цыплёнка наша юная гостья.

Всё тайное

Вечером, когда детвора в своих чистых и нарядных комнатах улеглась спать, я, Кристина и Эвелин сидели укромно возле мерцающих углей камина и неторопливо беседовали.

– Бэнсон предложил мне, – говорила Кристина, – приехать и познакомиться с людьми и с местом, в которое я могла бы переправить военное имущество моего дорогого Регента. Я согласна с Бэнсоном, что это сделать необходимо, поскольку в моих подвалах всё лежит без какой-либо пользы.

– Насколько я знаю, там очень много оружия, – ответил я, – оно и в «Шервуде» без надобности. Но у нас теперь работает отличный кузнец. Мы могли бы оружейный металл пережечь в оковку сундуков, чтобы кровь, лежащая на клинках, утратила всякий след в нашем мире. А сундуки будут мирно служить людям. Матросы станут привозить в них домой вино, фрукты, сладости. А в домах эти сундуки могли бы хранить детские игрушки.

– Томас, – проникновенно сказала Эвелин, – такая цель стоит твоих и времени и труда.

– Ну что же. Свободные лошади есть. Пару сухих цейхгаузов выделить можно. Но у меня имеется ещё одно соображение. И оно может предстать пред вами, Кристина, совершенно наглядно. Давайте оставим этот уютный камин и перейдём в мой кабинет. Уверяю, вы будете по меньшей мере удивлены.

«По меньшей мере», – подтвердила кивком Эвелин.

Мы встали, переместили к стене стулья и направились к круглой башенной лестнице.

Кажется, все старались ступать как можно тише, чтобы не разбудить детей. Но в дверях среднего, дамского апартамента стояла сонная, потирающая глазки Ксанфия.

– Тётя, – спросила она, когда мы приблизились. – Как твоё сердечечко, не болит?

– Всё хорошо, моя прелесть, – порывисто-нежно ответила ей Кристина.

Она наклонилась, взяла девочку на руки. Одну ручонку Ксанфия прижимала к животу, и над этой ручонкой, под тканью ночной рубашки пошевелился и снова замер птенец.

– Ты и спишь с ним? – мягко спросила Кристина.