Люди солнца

Мне жгуче полюбилась Лиса. Несмотря на то, что наши рассказы взахлёб друг другу о себе не дали возможности тебе явить, а мне услышать её голос вблизи, я помню и люблю её твёрдо-картонную невесомость, гладкость лаковых рёбрышек, скрипучую шершавость молчащих и загадочных струн. Ах, как хочется опять сидеть напротив друг друга за этим большим ящиком, заменяющим тебе стол, и время от времени трогать рассеянно струны, без звука, едва касаясь, и говорить обо всём на свете. Это был волшебный, чарующий ужин. Изо всех сил тебя за это благодарю.

P.S. Что меня ещё сильно смешило, дорогой Барт. Ты за весь наш вечер не приблизился ко мне короче, чем на два шага. Даже вино в бокале, налив, ты не подавал в руку, а ставил на ящик далеко перед собой, а я уже с ящика его поднимала. Правда, эта твоя скромность меня ужасно смешила, но теперь издалека, у себя в комнате, я вдумалась и поняла, что эта твоя осторожность в возведении храма наших отношений – такое нежданное, редкое, пыльно-забытое благородство.

P.P.S. Не взыщи, что на обратной стороне последнего листа – прачечный счёт: бумаги в конторе больше не оставалось.

P.P.P.S. А твоя треуголка роскошна, роскошна!!»

«Родная Милиния, если позволишь. Когда ты рассказывала о своей жизни у тётки – я уже думал и дерзко в этих мыслях мечтал – помочь тебе вырваться из этого «прачечного» рабства. Я отправляюсь к тому богатому человеку, у которого учил сына играть на скрипке. Возьму у него рекомендации и стану давать дорогостоящие уроки. Тогда у нас будет довольно денег, чтобы снять две небольшие комнатки и жить рядом. Ты будешь запекать кукурузу и вышивать для нас салфетки и скатерти, а я стану приносить деньги. Скоро, очень скоро ты научишься играть на клавесине (мы купим в первые же полгода недорогой клавесин), и тогда по вечерам на пятнадцать минут все в округе будут замирать и слушать, как переговариваются Лиса и Орландо. Наношу из порта пустых бочонков, капусту заквасим на зиму, грибы засолим. Встретим на улице и спасём умирающего от голода котёнка, мокрого, безпомощного, трёх цветов. Потом, когда всё устроится благодатно, он станет оживлять твои одинокие хлопоты по дому, когда я буду давать уроки.

С тем ненадолго прощаюсь и молю тебя – дождись меня, у этой безсовестной тётки, в этом мрачном и незаботливом доме.

P.S. Поверь, эти тонкие пальцы вполне крепки и надёжны».

«Барт! Всё пропало. Тётка гонит меня из дома, к негодяю, который хочет на мне женится, старый нотариус, гадкий, гадкий! Сказала, – если сбегу, – заявит в полицию, что я её обокрала. Но я сбегу, – я всё придумала, – уже из его дома, и буду прятаться здесь, на чердаке, дождись меня, если раньше приедешь».

Спасенье лисы

Восемь вечера. Самое нужное время. Все грузчики, которые не ужинают с семьями, дома, а разбредаются по трактирам, в этот час уже довольно пьяны. Особенно сегодня, в ночь с субботы на воскресенье! После часа-двух общения с вином или ромом их внимание становится неотчётливым к словам, жестам, лицам, событиям. Закономерно, что именно в восемь и позже содержимое их карманов – добыча лёгкая и простая.

Маленький рыжий мальчишка вошёл в трактир. Не глядя ни на кого, аккуратно и плотно притворил дверь. Опять же не поднимая глаз, старательно вышаркал босые ноги о валяющуюся у порога мокрую мешковину. А потом деловито и быстро просеменил к трактирной стойке. Встав на перекладину стула, вознёс озабоченное личико над кромкой стойки и громко спросил:

– Вы отца моего не видали? Он приметный: на щеке шрам и глаз в чёрной повязке.

– Нет! – перекрикивая громкую песню, которую грузчики и моряки распевали под весёлые звуки скрипки, ответил хозяин, расставив руки и оперевшись ими на стойку. – Такого человека я здесь не видел сегодня!

Мальчишка благодарно кивнул, спрыгнул вниз и быстро вышел. Когда он снова, минут через десять вошёл и устроился на корточках в уголке, цепкий взгляд хозяина, брошенный на нового посетителя, не принёс ему ничего нового: рыжий малый ищет отца. А исчез мальчуган и вовсе уж незаметно. Но так же незаметно исчез не только он.

– Ещё давай, Барт! – крикнули вытирающему губы после поднесённого вина музыканту.

Музыкант поставил кружку, поднял смычок и, растерянно озираясь, убитым шёпотом выговорил:

– Ли-са-а…

Не оглядываясь, не пригибаясь, и не сбавляя скорости, маленький рыжий зверёк нёсся по тёмным улочкам на противоположный край порта. Там, отыскав самый дальний трактир, он остановился, успокоил дыхание и вошёл.

– Очень нужная вещь для трактира! – сказал он рослому детине, разбивающему за стойкой обухом тесака кусок закаменевшего сыра.

– Что за вещь? – лениво поинтересовался детина, высокий, массивный, бритый наголо, сильный.

Чарли состроил многообещающую гримасу и в один миг пролез под стойкой. Встав рядом и задрав голову вверх, он отпахнул полу зелёного плащика и вытянул на свет рыжую скрипку.

– Полфунта! – озвучил маленький вор заготовленную в уме цифру.

– Взял бы, – кивнул детина, – если б она играла.

– Она только что играла! – горячась, заявил продавец и, вдруг вспыхнув, прикусил язычок.