Люди Солнца

– Пригласим их сюда, к нам, – молодую наследницу имения Регента вместе с Симеоном, которого Бэнсон там оставил на воспитание. Пусть девушка посмотрит на наших детей, окунётся в добрый и солнечный мир наших отношений. И тогда уже, вернувшись с ней вместе к Регенту, не вызывая ревности, мы сможем забрать и гранильщика, и алмазы, и весь злодейский арсенал из её подземелья. Определив, разумеется, для неё денежную долю от продажи алмазов.

– Кого пошлём с приглашением?

– Ей – никого. Пошлём письмо Бэнсону, в «Девять звёзд». Пусть сам съездит, повидается заодно с Симеоном. И уже сам, как знакомое и доверенное перед нею лицо, пригласит.

Так мы и сделали. И когда Эвелин встала с постели и стала свободно передвигаться по замку, я, Готлиб и Робертсон собрались в инспекторскую поездку по моим землям.

Приехав с Робертсоном на ферму, где договорились встретиться с Готлибом и откуда планировали начать путь, мы застали нечто неожиданное. Высокий, костлявый, в жёлтом заморском кафтане и зелёной английской треуголке Гювайзен Штокс что-то показывал столпившимся у небольшой изгороди детям. Они облепили заборчик, как муравьи, и с таким вниманием смотрели внутрь, что не заметили, как мы подъехали. Штокс, перегнувшись, взял обеими руками стоящую в загоне корзину и, сдёрнув с неё парусину, перевернул. В ту же секунду из неё посыпались нежные солнечные шарики – двухдневные примерно цыплята, и бойко засеменили на тонких красненьких лапках, и запищали.

– Живулечки-и!! – завопила Ксанфия и запрыгала на месте на своей одной ножке.

Штокс наклонился, осторожно подхватил её и, подняв в воздух, поставил по другую сторону изгороди. И Ксанфия замерла: живые шарики тут же облепили её башмачок и принялись подбегать и отбегать от него. Штокс достал из висевшей на боку сумки горшочек с распаренными зёрнами и метнул пару горстей на землю. Цыплята немедленно помчались к жёлтому ручейку и принялись торопливо клевать. Но один цыплёнок, клюнув наскоро, возвращался и возвращался к одинокому башмачку, и бегал вокруг него, и напрыгивал.

– Живулечка!!- дрожащим от волнения голоском звала и звала его Ксанфия.

Гювайзен добыл из сумки несколько горстей зелёной, молодой, мелко рубленой травки и добавил её к зёрнам. Пуховые шарики метнулись и к ней и стали клевать не менее жадно и торопливо. И тот одинокий цыплёнок, похватав наскоро весенней зелени, вернулся к Ксанфии, опустился, поджав лапки, возле её башмачка и закрыл маленькие блескучие глазки.

– Спать, – пояснил стремительному взглядику Ксанфии мэтр Штокс.

Тогда она, присев, взяла жёлтый шарик в ладошки, и Гювайзен, снова перегнувшись, вынул её из загончика и поставил на ножку рядом с собой.

– Трогать нельзя, – строго пояснил он мальчишкам, потянувшимся было погладить цыплёнка. – Когда кто-то есть спать, он должен иметь для тела полный покой!

И, увидев нас с Робертсоном, снял треуголку и поклонился. Мальчишки тут же, забыв цыплят, окружили наших коней, и Чарли закричал:

– Едете искать сокровища?!

– Не совсем, – сказал я. – Просто осмотреть территорию.

Выехал к нам на сером жеребце Готлиб, и мы, к моему острому сожалению, удаляясь от стайки детишек и от живых жёлтых комочков, двинулись к посверкивающей за фермой реке.

Вольно откинувшись в сёдлах, ехали, осматривая холмы и ложбины, и полной грудью вдыхали пьянящий весенний простор. Зная, что Готлиб вечером помогает Себастьяну и Симонии в дойке коров, я предполагал осмотреть наскоро первый марш территории за фермой и после полудня вернуться. Но это предположение опрокинула неожиданная и странная встреча.

Готлиб вдруг остановил жеребца, когда мы переходили через неглубокий бегущий к реке ручей.

– Вода, – сказал он, указывая под копыта.

Мы с Робертсоном посмотрели. Да, не зря у Готлиба было матросское прозвище «Глаз». Вода в ручье была неравномерно-прозрачной. Быстро бегущие струи катили пятна и полосы желтовато-глинистой мути.

– Или зверь купается в затонце, – сообщил очевидное Робертсон, – или…

И мы, машинально прикоснувшись к притороченным за сёдлами коротким мушкетам, разом повернули коней вверх по ручью. Минут через пять Готлиб сообщил веско, негромко:

– Или не зверь.