Люди Солнца

– Вот магистрат, – вполголоса говорил Робин. – Отсюда пойдёт на работу палач. Вот парад. Этот переулок ведёт к казармам. А вот и сами казармы. Сильно не глазейте, часовые на вышках могут не спать.

Объехав город, мы вернулись в дом Сиденгама.

– На чём можно вычертить план казарм? – спросил я у Робина.

– Давно вычерчен, – ответил он и принёс большой, склеенный из четырёх in folio лист с подробнейше выполненным чертежом.

– Большой плац гарнизона с юга на север имеет склон. Поэтому и виселицу поставили у северной стены, чтобы на южном возвышении смогли расположиться любопытствующие горожане. От места казни их отсекут солдаты, примерно в пять линий. Опасаясь противодействий, Дюк распорядился виселицу поставить вплотную к высокой стене, чтобы солдаты окружали её с трёх сторон, а не с четырёх. Ряды будут плотнее. И это для нас хорошо. В назначенную минуту с вершины стены наши люди набросят на Бэнсона верёвку с большой петлёй, – смешной кульбит, верно? – и быстро втянут на стену, за которой располагаются кухня и интендантский склад. В этом складе как раз будут находиться две кареты, в которых именно в этот час привезут овощи. И в эту именно минуту каретные лошади будут перепряжены под сёдла.

– Подождите, – сказал я. – Какова высота стены?

– Восемь ярдов.

– Вполне хватит, чтобы прицельно выстрелить, пока Бэнсона будут тащить наверх!

– Это нет. Верёвку сбросят лишь в секунду взрыва, так что все будут смотреть в сторону этого взрыва, а никак не на Бэнсона.

– Какого взрыва?

– Дальний северный угол, где вышка с часовым. Там мы закопаем бочонок с порохом и в нужную минуту взорвём.

– Закопаете? Непосредственно в присутствии часового?

– О, это просто. У проезжающей мимо кареты сломается ось. Возница подтащит её к стене с вышкой, выпряжет лошадей и крикнет часовому, чтоб присмотрел за имуществом. За хорошее вознагражденье после смены. Уедет. Привезёт кузнеца и помощника. Те снимут колёса и поставят карету на землю дном. Всё. Внутри кареты разбираем пол, копаем яму, опускаем бочонок, надёжно укрываем фитиль. Потом исправленная карета уезжает.

В минуту казни часовой обязательно будет смотреть во двор – он же человек, ему любопытно. И полупьяный матрос или портовый мальчишка, бредущий с дымящейся трубкой в зубах, присев на секунду, фитиль подожжёт. И потом – бегом-бегом к воротам, с вполне оправданным интересом.

– Как всё просто, – задумчиво сказал я.

– Обычное дело, – пожал плечами мастер этого самого дела. – Остаётся лишь ждать возвращения гонца Дюка. И на следующий день идти смотреть казнь.

Да, оставалось лишь ждать. Несколькими долгими вечерами мы все сидели возле камина, и я, по просьбе вайеровых теней, не торопясь рассказывал о засаде в портовом закоулке, о погоне за близнецами, о Тамбе, Хосе, Каталуке и о том, кто такой этот вот самый Бэнсон.

– Какой чистый человек, – сказал однажды вполголоса Робин. – А ведь мы чуть было не достали его.

– Но как корабль мог спрятаться на дне моря? – не без волненья спросил меня один из теней. – И почему мушкеты не стреляли тогда, на берегу, где мы догнали людей, помеченных Вайером как цели, и где Бэнсон воткнул в Вайера арбалетную спицу?

Как мог, вспоминая рассказ Бэнсона, я его повторил.

И вот в один из таких неторопливых рассказов возле обильного стола и камина, поздно вечером, из мезонина выбежал человек.

– Джек у ворот, – быстро сообщил он, и тотчас в ворота ударили.

Мы быстро рассредоточились – кто к дверям, кто к окнам. Ворота раскрыли, и во двор въехал Джек – но не один только Джек! Вкатилась изящная, дорогая карета Симонии. Двумя серыми жеребцами правил усталый, покрытый дорожной пылью Готлиб. За ними въехал ещё всадник, и, когда он слез с седла и представился мне, я понял, что казнь будет не позже чем завтра.

– Стэнток, – сказал высокий человек с чёрными, слегка подкрученными усами.

– Где посыльный Дюка? – быстро спросил я.

– Приедет в Плимут сейчас или утром, – ответил вместо него Готлиб.

– Здравствуй, друг, – помог я ему слезть с кучерского сиденья. – Но как ты мог нарушить приказ? Разве я не говорил, чтобы ты не отходил от Симонии?

– Никакого нарушения, – улыбнувшись, ответил он. – Я и не отхожу.

Дверца кареты открылась, мелькнула, раскладываясь, ступенька, и на землю мягко ступила молодая леди в умопомрачительно дорогом платье. Усыпавший его жемчуг мягко светился в неверном свете луны.

– Добрый вечер, милорд, – сказала Симония и грациозно присела.

– Да, – сказал кто-то рядом со мной. – Придётся, очевидно, смириться с участием женщин в наших делах.

Немедленно для Симонии был отведён второй дом. Расторопно, неброско, тени принялись править хозяйственную работу: жечь огонь, греть воду, устраивать лошадей.

За ту короткую минуту, пока выставляли ужин на стол, Готлиб поведал: