Люди сороковых годов

- Тебе бы лучше следовало с Кергелем поговорить! - немножко кольнула она ее.

- С Кергелем что говорить! За себя - нельзя, а за другую можно! отвечала Прыхина и больше уже до самого бала не уходила от Захаревских; даже свой бальный наряд она стала надевать на себя у них, а вместе с тем наряжала и Юлию, вряд ли еще не с большим увлечением, чем самое себя. Часов в восемь вечера обе девицы вышли из своих комнат. Прыхина сейчас же взяла Юлию под руку и начала с ней ходить по зале. Гости сейчас же после того стали съезжаться. Услышав довольно сильный стук одного экипажа, Юлия, по какому-то предчувствию и пользуясь тем, что на дворе еще было довольно светло, взглянула в окно, - это в самом деле подъезжал Вихров на щегольских, еще покойным отцом его вскормленных и сберегаемых серых лошадях и в открытой коляске. У Юлии чувствительно замерло сердце. Вихров вошел и, прищурившись, начал осматривать зало и находившееся в ней общество. Прыхина при этом, несмотря на чувствуемое к нему предубеждение, не утерпела и проговорила Юлии:

- Посмотри, как он хорош собой, - чудо!

Вихров подошел и поклонился им.

Юлия приветливо и почти дружески встретила его пожатием руки, а m-lle Прыхина только поклонилась ему, и то с грустью и печалью в лице: укоряющею совестью хотела она представиться ему за Фатееву!

Пользуясь тем, что танцы еще не начинались, Юлия сейчас же, оставив Прыхину, начала ходить с Вихровым.

- Мне, monsieur Вихров, хотелось бы с вами поговорить об одной вещи, сказала она.

- Сделайте одолжение, - отвечал он.

- О, этот разговор длинен будет; угодно вам сесть со мною, - продолжала она, указывая в гостиной на одно из кресел и сама садясь рядом с этим креслом.

Вихров сел на указанное ему место.

- Послушайте, - начала Юлия после маленького замешательства. - Мне сказывали, что вы пишете; правда это или нет?

Вихров нахмурился: ему досадно было, что слух об его писательстве начинает распространяться между всеми, но, с другой стороны, запереться в том ему показалось странно.

- Пишу, - отвечал он утвердительно.

- В каком духе?

При этом вопросе Вихров посмотрел Юлии в лицо.

- В духе Достоевского, может быть? - продолжала она.

- Нет, не в духе Достоевского, - проговорил Вихров.

- Его ужасно высоко ставит Белинский, - говорила Юлия.

- Талантлив, но скучен, - произнес Вихров.

- Да, я с вами согласна в этом; я едва дочитала его "Бедных людей", но все-таки славная вещь!

- Очень хорошая!

- А что, скажите, - продолжала Юлия: она хотела уж вполне блеснуть перед Вихровым своими литературными познаниями, - что такое сделалось с Гоголем? После этого великого произведения "Мертвые души" он вдруг начал какие-то письма писать к друзьям{111}. "Отечественные Записки" в неистовство приходят, и очень естественно: они так верили в его талант, так много возлагали на него надежд, вдруг он пишет, что мужиков надо сечь, и, наконец, какого-то пророка из себя хочет представить, всех поучает, что такое с ним?

Вся эта тирада Юлии показалась Вихрову просто противною.

- Не знаю я этого совершенно-с, - ответил он ей довольно сухо.

"Не любит, видно, когда говорят о других: ну, будем говорить о нем!" подумала Юлия и снова обратилась к Вихрову:

- А вы знаете что: я и об героине вашего романа слышала, это одна какая-то московская молодая девушка!

"Все уж разболтали ей", - подумал Вихров и решительно не находился, что ей отвечать. Он вообще был как-то грустен в этот день. Разрыв с Фатеевой мучил и волновал его.

К Юлии между тем подошел Кергель и пригласил ее на кадриль.

Она не могла отказать, но, отходя от Вихрова, мотнула ему головой и сказала:

- Мы когда-нибудь еще с вами об этом поговорим!

- Слушаю-с, - отвечал ей Вихров почти насмешливо.

Как только от него отошла Юлия, к нему сейчас же подошла и села на ее место Прыхина. О, Катишь сейчас ужасную штучку отпустила с Кергелем. Он подошел к ней и вдруг стал ее звать на кадриль. Катишь вся вспыхнула даже в лице.

- Pardon, monsieur, - сказала она ему на это, раскланиваясь с ним, - я с незнакомыми не танцую!

- Вы считаете меня незнакомым? - произнес Кергель, лукаво потупляя перед ней глаза.

- Совершенно незнакомым! - повторила она и ушла потом к Вихрову.

- Фу, ворона с места, а сокол на место, - проговорилась она, как и часто это с ней случалось.

- Вы, однако, себя-то соколом считаете, а mademoiselle Юлию вороной! заметил ей Вихров.

- Тьфу, что я! - отплюнулась она. - Сокол с места, а ворона на место! Затем она замолчала и начала грустно-насмешливо смотреть на Вихрова.

- Мужчины, мужчины! - произнесла она, наконец, покачав головой.

- Как мухи к нам льнут! - добавил Вихров.

- Хуже, а как змеи нас отравляют!.. В Перцове, значит, мы больше теперь с вами встречаться не будем?

- Отчего же? - спросил Вихров, вовсе не желая быть с ней откровенным.

- Оттого, что вам туда совестно будет приехать, - проговорила Катишь насмешливо-укоризненно и даже каким-то басом.

- Нет, ничего: я бессовестен, - возразил Вихров.