Люди сороковых годов

- Надо быть так!.. Математике он, говорят, у самого Лагранжа{117} учился!.. Какой случай раз вышел!.. Он церковь у себя в приходе сам строил; только архитектор приезжает в это село и говорит: "Нельзя этого свода строить, не выдержит!" Александр Иваныч и поддел его на этом. "Почему, говорит, докажите мне это по вычислениям?" - а чтобы вычислить это, надо знать дифференциалы и интегралы; архитектор этого, разумеется, не сумел сделать, а Александр Иваныч взял лист бумаги и вычислил ему; оказалось, что свод выдержит, и действительно до сих пор стоит, как литой.

- Все это может быть, - возразил Вихров, - но все-таки сочинения его плоховаты.

- Плоховаты-то плоховаты, понять не могу - отчего? - произнес и Живин как бы с некоторою грустью.

- А что он про нынешнюю литературу говорит; не колачивал он тебя за любовь к ней?

- Почти что, брат, колачивал; раз ночью выгнал совсем от себя, и ночевать, говорит, не оставайтесь! Я так темной ночью и уехал!

- Что же он, собственно, говорит? - спрашивал Вихров.

- "Мужики, говорит, все нынешние писатели, необразованные все, говорит, худородные!.." Знаешь, это его выражение... Я, признаться сказать, поведал ему, что и ты пишешь, сочинителем хочешь быть!

- Что же он? - спросил Вихров, немного покраснев в лице.

- Да ничего особенного не говорил, смеется только; разные этакие остроты свои говорит.

- Какие же именно, скажи, пожалуйста!

- Ну да, знаешь вот эту эпиграмму, что Лев Пушкин{118}, кажется, написал, что какой вот стихотворец был? "А сколько ему лет?" - спрашивал Феб. - "Ему пятнадцать лет", - Эрато отвечает. - "Пятнадцать только лет, не более того, - так розгами его!"

- Какие ж мне к черту пятнадцать лет? - воскликнул Вихров.

- Ну да поди ты, а ему ты все еще, видно, мальчиком представляешься.

В Петров день друзья наши действительно поехали в Семеновское, которое показалось Вихрову совершенно таким же, как и было, только постарело еще больше, и некоторые строения его почти совершенно развалились. Так же их на крыльце встретили любимцы Александра Иваныча, только несколько понаряднее одетые. Сам он, в той же, кажется, черкеске и в синеньких брючках с позументовыми лампасами, сидел на точи же месте у окна и курил длинную трубку. Беседовал с ним на этот раз уж не один священник, а целый причет, и, сверх того, был тут же и Добров, который Вихрову ужасно обрадовался.

- Ты разве знаком с генералом? - спросил его тот, проходя мимо его.

- Как же, благодетель тоже! - отвечал Добров. - А когда я пил, так и приятели мы между собой были.

- Гордый сосед, гордый-с! - повторял Александр Иваныч, встречая Вихрова. - Ну и нельзя, впрочем, сочинитель ведь! - прибавил он, обращаясь к Живину и дружески пожимая ему руку.

- Прошу прислушать, однако, - сказал он, усадив гостей. - Ну, святий отче, рассказывайте! - прибавил он, относясь к священнику.

- Несчастие великое посетило наш губернский град, - начал тот каким-то сильно протяжным голосом, - пятого числа показалось пламя на Калужской улице и тем же самым часом на Сергиевской улице, версты полторы от Клушинской отстоящей, так что пожарные недоумевали, где им действовать, пламя пожрало обе сии улицы, многие храмы и монастыри.

- Mon Dieu, mon Dieu!* - воскликнул Коптин, закатывая вверх свои глаза и как бы живо себе представляя страшную картину разрушения.

______________

* Боже мой, боже мой! (франц.).

- Что же это, поджог? - спросил Живин.

- Надо быть, - отвечал священник, - потому что следующее шестое число вспыхнул пожар уже в местах пяти и везде одновременно, так что жители стали все взволнованы тем: лавки закрылись, хлебники даже перестали хлебы печь, бедные погорелые жители выселялись на поле, около града, на дождь и на ветер, не имея ни пищи, ни одеяния!

- О, mon Dieu, mon Dieu! - повторил еще раз Александр Иваныч, совсем уже закидывая голову назад.

- Но кто же поджигает, если это поджоги? - спросил Вихров.

- Мнение народа сначала было такое, что аки бы гарнизонные солдаты, так как они и до того еще времени воровства много производили и убийство даже делали!.. А после слух в народе прошел, что это поляки, живущие в нашей губернии и злобствующие против России.

- Но позвольте, поляки все известны там наперечет! - возразил Вихров.

- Все известны-с, - отвечал священник, - и прямо так говорили многие, что к одному из них, весьма почтенному лицу, приезжал ксендз и увещевал свою паству, чтобы она камня на камне в сем граде не оставила!

- Да зачем же именно в этом граде? - спросил Вихров.

- Так как град сей знаменит многими избиениями поляков.

- Прекрасно-с, но кто же слышал, что ксендз именно таким образом увещевал? - спросил опять Вихров.

- Сего лица захваченные мальчик и горничная, - отвечал священник.

- Стало быть и следствие уже об этом идет? - спросил Живин.

- Строжайшее. Сие почтенное лицо, также и семейство его уже посажены в острог, так как от господина губернатора стало требовать того дворянство, а также небезопасно было оставлять их в доме и от простого народу, ибо чернь была крайне раздражена и могла бы их живых растерзать на части.