Люди сороковых годов

- Садись обедать-то, Михаил Поликарпыч позволит, - сказала становая, указав ему головой на пустой прибор.

- Позволите, ваше высокородие? - спросил Добров полковника.

- Садись - мне что? - разрешил тот.

Добров сел, потупился и начал есть, беря рукою хлеб - как берут его обыкновенно крестьяне. Все кушанья были, видимо, даровые: дареная протухлая соленая рыба от торговца съестными припасами в соседнем селе, наливка, настоенная на даровом от откупщика вине, и теленок от соседнего управляющего (и теленок, должно быть, весьма плохо выкормленный), так что Павел дотронуться ни до чего не мог: ему казалось, что все это так и провоняло взятками!

Барышня между тем, посаженная рядом с ним, проговорила вслух, как бы ни к кому собственно не относясь, но в то же время явно желая, чтобы Павел это слышал:

- Я, так досадно, сегодня проспала; проснулась и спрашиваю: где Маша? "Да помилуйте, говорят, она с час как уехала к обедне". Так досадно.

Но Павел не поддержал этого разговора и с гораздо большим вниманием глядел на умную фигуру Доброва.

- Отчего же вы из служителей алтаря очутились в рассыльных? - спросил он его.

- Расстрижен из своего сана, - отвечал тот, сейчас же вставая на ноги.

- За что же? Сидите, пожалуйста!

Добров сел.

- По несчастию своему, - отвечал он.

- Ну, не столько, чай, по несчастию, сколько за пьянство свое, подхватила становая.

- Не я один пью, Пелагея Герасимовна, и другие прочие тоже пьют.

- Пьют, да все, видно, поумней и поскладней твоего, не так уже очень безобразно, - проговорила становая.

- Он, вероятно, теперь не пьет, - заметил Павел, желая хоть немного смягчить эти грубые слова ее.

- Не пьет, как денег нет, да и кочерги Петра Матвеича побаивается.

(Петр Матвеич был муж становой).

- Какой кочерги? - спросил ее Павел.

- Тот его - кочергой сейчас, как заметит, что от рыла-то у него пахнет. Где тут об него руки-то марать; проберешь ли его кулаком! Ну, а кочерги побаивается, не любит ее!

- Кто ж ее любит, сударыня? - произнес рассыльный и весь покраснел при этом, как вареный рак.

Барышня же (или m-lle Прыхина, как узнал, наконец, Павел) между тем явно сгорала желанием поговорить с ним о чем-то интересном и стала уж, кажется, обижаться немножко на него, что он не дает ей для того случая.

После обеда, наконец, когда Павел вместе с полковником стали раскланиваться, чтобы ехать домой, m-lle Прыхина вдруг обратилась к нему:

- Monsieur Вихров, - начала она немного лукавым голосом, - меня не знает, а я его знаю очень хорошо.

- Меня? - спросил Павел.

- Да, вас. Мне про вас очень много рассказывала одна моя соседка и приятельница.

- Кто такая? - спросил Павел.

- Madame Фатеева, - отвечала многознаменательно m-lle Прыхина.

- Ах, боже мой! - воскликнул Павел. - Она опять сюда приехала?

- Да, она опять приехала - возвратилась к мужу, - продолжала m-lle Прыхина тем же знаменательным тоном.

- И, что же, ладит с ним? - спросил Павел.

- Ладит, по возможности, что же делать? Не имея состояния, надо ладить!

- Поклонитесь ей, пожалуйста, от меня, когда ее увидите, - проговорил Павел.

- И только? - спросила m-lle Прыхина опять уже лукаво.

- Только, разумеется, - отвечал Павел.

- Странно! - проговорила m-lle Прыхина, и на некрасивом лице ее изобразилось удивление.

Павел, в свою очередь, тоже посмотрел на нее с некоторым вниманием.

Вскоре потом он выехал с отцом.

Когда Павел садился на лошадь, которую подвел ему Добров и подержал даже ему стремя, он не утерпел и спросил его:

- Отчего вы служите в рассыльных и не приищете себе более приличного места?

- Мне нельзя, сударь, - отвечал тот ему своим басом, - я точно что человек слабый - на хороших местах меня держать не станут.

Павел дал шпоры своей лошади и поехал. Вся жизнь, которую он видел в стану, показалась ему, с одной стороны, какою-то простою, а с другой тяжелою, безобразною и исковерканною, точно кривулина какая.

IX

АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ КОПТИН

Желая развлечь сына, полковник однажды сказал ему:

- А что, не хочешь ли, поедем к Александру Ивановичу Коптину?

Павел некоторое время думал.

- К Коптину? - повторил он.

Ему и хотелось съездить к Коптину, но в то же время немножко и страшно было: Коптин был генерал-майор в отставке и, вместе с тем, сочинитель. Во всей губернии он слыл за большого вольнодумца, насмешника и даже богоотступника.

- А что, он не очень важничает своим генеральством и сочинительством? спросил Павел отца.