Люди сороковых годов

27 декабря группа Подгорбунского первой ворвалась в город Казатин, подняла панику в тылу врага, уничтожила восемь стопятимиллиметровых орудия, вышла на южную окраину города, перехватила колонну автомашин, не дав противнику возможности вывести свои тылы из города. Был захвачен в плен крупный работник немецкой контрразведки. Уничтожено до 220 солдат и офицеров..."{74}

- Невероятно?.. - прищурился полковник. - Согласен с вами. С точки зрения элементарных тактических расчетов - задача для двух танков и восемнадцати автоматчиков непосильная. И все-таки это реальность. Подсчитано и удостоверено...

И вот мы стоим лицом к лицу с невысоким сутуловатым человеком в зеленом комбинезоне, поверх которого прицеплена Золотая Звезда с успевшей засалиться ленточкой и нашиты шесть полосок - три золотые и три алые, что, как известно, означает, что этот человек был ранен шесть раз - три раза тяжело и три раза легко. Склонив набок русую голову, он глядит на меня пытливыми хитроватыми глазами из-под тронутых бритвой бровей, словно прикидывает, что это за человек явился и стоит ли тратить время на беседу с ним. Сломив ветку, он молча достает из ножен финский нож и молча начинает ее стругать, потом швыряет ветку в кусты, прячет нож и протягивает руку:

- Ну что ж, давайте знакомиться, - хрипловатым голосом угрюмо говорит он. - Подгорбунский, Владимир... Наверно, вам уже говорили: бывший урка, а теперь гвардии старший лейтенант. Вот так... Что еще вас интересует?

Видимо, этому человеку изрядно надоели люди, приезжающие посмотреть на него, как на диковинку. Это немного нравится ему, щекочет тщеславие, и в то же время его раздражает прошлое, о котором постоянно напоминают, хотя бы и с умилением: посмотрите-ка, как он перековался! - давит и не дает жить обычной фронтовой жизнью, какой живут его товарищи. И Подгорбунский вдруг начинает грубо хвастать:

- Хотите описать, как я одному немцу нос откусил? Святой крест, правда. Можете даже очень художественно обрисовать... Дело было под Одноробовкой. Ехали мы в разведку на "виллисе". Я, автоматчик и шофер. Вдруг за пригорком - шестнадцать немецких саперов минируют дорогу. У них два пулемета. Мы - прыг из "виллиса" и давай строчить из автоматов. Бой... Мой шофер и автоматчик убиты. У меня - ни одного патрона. А немцев осталось четверо. Наскочили... бьют прикладами... Конец? Врешь, не выйдет! Я - прыг на унтер-офицера и зубами его за нос - старый прием уркаганов. Откусил, плюнул... Он навзничь. Остальные опешили - в стороны. Я выхватил у одного винтовку, добил унтера. Потом второго прикладом... А остальные двое сдались. Привез домой на "виллисе". Вот так... - опять добавил он.

Его карие глаза потемнели. Я знаю, что он рассказал правду, - об этом случае мне говорили в штабе бригады. Но человеческого контакта у нас с Подгорбунским пока не получается: он весь как-то насторожился, взъерошился, ему, видимо, хочется поскорее отделаться от гостя, - выдать ему пять-десять солененьких деталей и распрощаться. Нет, надо подойти к нему с другого конца. Говорю, что у меня выдался свободный денек, и товарищи в штабе попросили сделать для разведчиков доклад - рассказать, как живет сейчас Москва...

Лицо Подгорбунского сразу меняется, расходятся складки, глаза веселеют, по губам скользнула какая-то неожиданная, полудетская усмешка:

- Да ну? О Москве?.. - Он зовет стоящего поодаль мальчонку в военной форме, с огромным пистолетом у пояса - я его сразу и не приметил. - Это мой адъютант... А ну, адъютант, живо собрать сюда весь взвод! - И, вложив два пальца в рот, Герой Советского Союза пронзительно свистнул.

Через минуту вокруг меня уже сидели разведчики Подгорбунского. Вскоре собралась и вся рота разведчиков - ею командовал старший лейтенант Соколов. Я рассказывал о Москве, о том, как выглядит сейчас город, чем живут москвичи, как работают предприятия, что говорит молодежь. Слушали внимательно с горящими глазами. Потом посыпались вопросы: "А какие театры открылись?", "Расскажите о третьей очереди метро", "А правда ли, что город начали освещать?", "Говорят, открыли рестораны?", "Что на канале Волга Москва?"

- Эх, хоть бы одним глазком повидать Москву! - вздохнул Подгорбунский. - Сестренка у меня там...

- После войны, - сказал кто-то.

- Смеешься! - откликнулся Подгорбунский. - Меня шесть раз пули жалели, думаешь, и в седьмой раз так будет? Нет, моя жизнь до мира не дотянется... Мне бы хоть до Германии дойти, надо там кое с кем рассчитаться, а там уж все... Вот так!

Завязался простой, человеческий разговор, Подгорбунский уже не позировал, не косил глазами на записную книжку корреспондента. Говорили о буднях сурового солдатского мира, в котором человек отрешен от привычного в прошлом гражданского бытия и ему трудно загадывать дальше, чем на один-два боя. Жизнь в этом мире - причудливое смешение поразительных воинских удач, описываемых потом в воинских реляциях, как подвиги, оголенной упрощенности человеческого существования, тоски по давно утраченному нормальному мирному бытию и спокойного до предела отношения к смерти.